Шугаев, адвокат Чубайса: «В квартире какие-то их вещи были?».
Гурина: «Две сумки были небольшие».
Шугаев: «Вы не спрашивали, что у них в этих сумках?».
Гурина удивлённо разглядывает адвоката: «Вы как себе это представляете?».
Шугаев: «Как ребят звали?».
Гурина: «Два Алексея, Егор, Игорь…».
Шугаев: «О чем говорили?».
Гурина: «О детях, у кого-то из них дети были».
Шугаев: «Вы предупреждали о своем приезде?».
Гурина: «Нет, приезжала неожиданно».
Яшин: «Видели ли Вы в своей квартире оружие, боеприпасы, средства наблюдения, бинокли, кинокамеры?».
Гурина изумленно: «Нет, не видела».
Яшин: «Вы заходили в квартиру после взрыва?».
Гурина: «Да, в тот самый день. Я приехала, ребята смотрели новости по телевизору. Я им сказала: кто-то взялся за дело, а до конца доводить не умеет».
Разулыбался весь зал, даже адвокаты как с одной, так и с другой стороны. Даже судья усмехнулась. Прокурор спрятал улыбку между листами уголовного дела. Бедный Чубайс! - вот истинная цена его популярности в народе.
«А как они отреагировали на вашу реплику?» - спросил старушку Квачков.
Гурина: «Хмыкнули и больше ничего».
Судья поспешила реабилитироваться за свою усмешку и тоном строгой начальницы вопросила свидетельницу: «Как же Вы посчитали возможным сдать квартиру незнакомому человеку, даже не спросив его документов?».
Гурина нимало не смутившись: «А у меня там брать нечего!».
Судья сбавила резкость тона: «Как же Вы могли зайти в квартиру с неизвестным человеком?».
Гурина: «А я и сейчас зайду».
Судья: «Вы не спрашивали, зачем Яшину квартира в Жаворонках?».
Гурина: «Зачем я буду спрашивать? Это же неприлично! У каждого свое дело».
Судья: «Если квартира снималась для ребят, которые работали, то почему они днем находились дома?».
Гурина: «Сказали, что работают по очереди. Меняются, пилят лес. А один из них постоянно был дома, еду готовил».
Судья: «Можно их было принять за рабочих?».
Гурина оскорбилась за весь рабочий класс: «А чем это рабочий человек от других людей отличается?! Если у кого с деньгами плохо, вот и работает, почему бы нет?».
Судья: «Рабочая одежда у них была?».
«Я не проверяла», - недовольно бурчит старушка.
Судья: «Вы не спрашивали того, который постоянно был в квартире и готовил пищу, на сколько человек он готовит?».
«Ну, неприлично же это спрашивать!», - Гурина повышает голос и с неприязнью смотрит на судью.
Впереди самое главное и сенсационное.
Судья удовлетворяет ходатайство стороны обвинения огласить показания квартирной хозяйки, данные ею на следствии. Прокурор озвучивает текст допроса Гуриной: «Мы договорились о встрече с Игорем (именно так представлялся мне вышеуказанный мужчина) на следующий день и встретились с ним около 12 часов в вышеуказанной квартире. Игорь приехал на встречу в белом автомобиле, модель которой я не знаю, однако я запомнила фрагмент госномера автомобиля «443», не один, а с мужчиной, представившимся Егором. Игорь – мужчина в возрасте 35–40 лет, рост 180-185 см, круглое лицо, темные волосы, плотного телосложения, без особых примет. Егор – возраст 20-25 лет, рост 175-180 см, волосы тёмные, плотного телосложения, спортивного типа. Мы договорилась с Игорем о сдаче квартиры за 300 долларов США. Игорь по моей просьбе отдал 200 долларов и 100 долларов рублями. Я отдала ключи от квартиры Егору, после чего Игорь вместе с водителем подвез меня до станции Жаворонки, и я уехала в Москву…».
Явные противоречия в показаниях на допросе и в суде. Принялись выяснять причину противоречий.
Прокурор: «В показаниях Вы говорите, что машина, на которой Вас подвозил Игорь, была белая, госномер 443, а на суде – что эта машина была серая. Так какая она была?».
Гурина разводит руками: «Светловатая она была».
Прокурор: «Вы упомянули Егора в показаниях. Это кто?».
Гурина: «Ну, тот, который еду готовил».
Прокурор: «А водителя машины Вы рассмотрели?».
Гурина: «Нет».
Прокурор: «Водитель был в очках или без очков?».
Гурина: «Не могу сказать».
Адвокат Чубайса, показывая рукой на Ивана Миронова, чья автомашина «хонда», по версии следствия, была той самой автомашиной, что подвозила квартирную хозяйку, и номер она имела 443: «В ком из присутствующих здесь Вы узнаете водителя?».
Гурина категорично: «Ни в ком».
Михалкина, адвокат Миронова: «Вы автомашину с номером 443 хорошо запомнили? Опишите ее».
Гурина: «Я в машинах не разбираюсь».
Михалкина: «Егор и водитель автомашины – это одно лицо?».
Гурина: «Нет».
Михалкина: «Посмотрите на моего подзащитного. Он похож на Егора?».
Гурина внимательно вглядывается в Миронова: «Думаю, нет».
Миронов: «В протоколе Вашего допроса есть фраза: «Я запомнила только фрагмент госномера 443». Это ваши слова?».
Гурина молчит, не зная, что ответить. «Фрагмент госномера» - явно не из ее лексикона.
Михалкина: «Вы подтверждаете свои показания в части: «Ключи от квартиры я отдала Егору, после чего Игорь вместе с водителем подвез меня до станции Жаворонки, и я уехала в Москву»?».
Гурина очень внимательно прислушивается, словно не верит своим ушам, взрывается: «Да я этого не говорила! Когда я ехала на автомашине, откуда я тогда Егора знала! Ключи я отдавала Игорю. Один он был!».
Явно смущена сторона обвинения. Свидетельница не узнаёт своих показаний на следствии. Это уже скандал!
Квачков: «Скажите, пожалуйста, Егор – это водитель или нет?».
Гурина возмущенно: «Нет! Ехал шофер, я его не знаю. Кроме Яшина я вообще там никого не видела и ключи я отдавала ему!».
Найденов: «Скажите, пожалуйста, текст протокола Ваших показаний на следствии – это действительно Ваши слова или интерпретация следователя?».
Пока старушка пытается вникнуть в слово «интерпретация», такое же замысловатое для неё, как и «фрагмент госномера», судья успевает снять вопрос, назидательно наставляя присяжных: «Оставьте без внимания слова Найденова. Это намек на то, что протокол допроса написан следователем». Хотя последнее ясно всем без всяких намеков.
Миронов: «Вы подтверждаете свои показания в части: «Мы договорились с Игорем о сдаче квартиры, после чего я отдала ключи от квартиры Егору»?».
Гурина в гневе: «Что я должна подтвердить?! Я ключи отдала Яшину. Чего крутят-вертят!? Я никакого Егора не видела когда Игорь приходил ко мне договариваться о квартире!».
Судья: «Вы говорили, что Игорь приехал на белой автомашине с мужчиной, который представился Егором. Далее описывается его внешний вид».
Гурина тяжко вздыхает от чужой непонятливости, но уже заметно спокойнее пытается растолковать судье: «Я не говорила, что он приехал с Егором. Ни о каком Егоре вообще не было разговора. Я вообще не знала сначала, что Игорь приехал, а не пришел. Это потом мы спустились, и я спросила, подвезет ли меня Игорь».
Судья, поняв, что свидетельница камня на камне не оставляет от своих показаний на следствии, ради которых сторона обвинения заявила её в качестве свидетеля, возмущается: «Почему же Вы согласились с таким протоколом допроса?».
Гурина: «Да чёрти чего! Не было никакого Егора! И водителя я не рассмотрела толком. Мне пять-семь минут ехать до станции, когда смотреть-то было!».
Чего же добилось обвинение, выставив на суде двух старушек, которые, по мнению прокурора и адвокатов Чубайса, должны были закрепить своими показаниями правоту обвинительного заключения о тщательной подготовке подсудимыми покушения, доказательством чего являлась заблаговременно снятая подсудимыми квартира в посёлке Жаворонки недалеко от дачи Чубайса, откуда дённо и нощно велось наблюдение за будущей жертвой, чтобы затем, после покушения, преступники могли схорониться здесь? Свидетели не только не подтвердили выводы следствия, наоборот, они показали на суде, как фабриковалось дело, когда, воспользовавшись возрастом и слабым зрением бабушек, следователь вплел в их показания то, что необходимо было следствию, но чего та же Гурина никак не могла сказать. Явная фальсификация показаний! И судья это поняла. Как поняла судья и то, что сейчас, после допроса этих свидетелей, надо разбираться, почему так настойчиво и упорно охранники Чубайса скрывают от суда, во-первых, практику выезда Чубайса на работу кортежем из трёх машин при перекрытых гаишниками дорогах, во-вторых, почему 17 марта 2005 года этот порядок был изменён: ни третьей машины конвоя, ни гаишников на перекрёстках.
Пока же заявленная обвинением ниточка, связывающая подсудимых с покушением, оборвалась.
«Я думал, что это розыгрыш»
