Ничто так не разрушает человеческую психику, как подозрительность. Зазвучавший в душе ее гнусавый голосок со временем набирает истеричные нотки, и очень скоро жертва подозрительности подпадает под ее пяту, преследуемая навязчивыми видениями врагов и злоумышленников на каждом шагу. Понимая это, адвокат Чубайса Сысоев – интеллигентного вида долговязый и от того выглядящий очень моложаво человек – все время, пока шли заседания по делу о покушении на Чубайса, удерживал в себе маниакальную навязчивость, которая бродила в нем, как прокисший квас в бутылке. Однако в упорной борьбе с манией победила-таки мания. На четырнадцатом по счету заседании суда Сысоев приготовился говорить. Торжественным тоном, еле сдерживая дрожь в голосе, он возвестил: «Заявление об оказании давления на потерпевших, на присяжных заседателей и на всю сторону обвинения. Сегодня с 11.35 вокруг суда происходит крестный ход. Прошу этот факт отразить в протоколе судебного заседания. Этот факт наблюдал лично я, а также все мои коллеги».
Судья, еще не успевшая толком начать судебное заседание, исподлобья воззрилась на адвоката: «По каким основаниям Вы относите данное событие к настоящему делу. Оно что, организовано стороной защиты? Есть ли какие-либо признаки этого?».
«Это событие далеко не первое, - неспешно принялся выкладывать накопившиеся мысли Сысоев, - оно есть продолжение других событий. Сначала одиночные пикеты, потом священнослужители, присутствующие в зале судебных заседаний, и вот этот крестный ход, наконец!».
Почему-то адвокат был совершенно убежден, что и одиночные пикеты - люди, терпеливо стоящие у входа в суд, - и священники, которым ни законом, ни религиозными убеждениями не возбраняется посещать жилище Фемиды, и, в конечном счете, крестные ходы - все они прибыли сюда поддержать не Чубайса, а его оппонентов. Это довольно-таки странно. Разве Чубайс не человек? Разве он не облагодетельствовал хоть с десяток граждан, которые бы вышли постоять ради него на морозе у суда, причем совершенно анонимно, не подчеркивая, ради кого стоят? Разве Чубайс не жертвовал на церкви и иконы, чтобы позволить адвокату Сысоеву дерзко сомневаться, что нет на свете священника, готового явиться в суд засвидетельствовать свою поддержку щедрому спонсору? Разве Церковь не имеет права молиться за спасение его души, обходя кругом то место, где решается судьба этого человека в противостоянии его обидчикам? Почему адвокат Чубайса Сысоев так презирает своего доверителя, что не верит ни в одну из этих возможностей?.. А виною всему мания! Она, проклятая, мутит сознание и заставляет образованного, респектабельного человека нести сущую чепуху.
Впрочем, судья равнодушно велела взбродившие мысли Сысоева внести в протокол. Пусть будут для истории.
В зал пригласили присяжных заседателей. После того как они расселись, ввели свидетеля обвинения - неожиданного, совершенно нового. Его не допрашивали ни на следствии, ни в прежних коллегиях присяжных. Хотя он, безусловно, того заслуживал, ведь это тот самый Швец, который в мартовские дни 2005 года возглавлял ЧОП «Вымпел-ТМ», охранявший имущество и здоровье Чубайса. Тот самый Швец, который скомандовал звонившему ему под обстрелом охраннику Моргунову: «Не стрелять!», обрекая своих подчиненных пасть без сопротивления на поле брани. И вот теперь Сергей Константинович Швец стоял перед присяжными, готовый ответить на все вопросы, не разъясненные толком охранниками его подразделения.
Допрос покатился, как камень с горы.
Прокурор: «Что Вам известно о событии 17 марта 2005 года?».
Швец: «Утром в девять–начале десятого мне позвонил Моргунов Сергей и сказал, что их обстреливают на трассе из автоматического оружия. Он сказал: нападавшие уходят в сторону Минского шоссе, а мы укрылись за машиной. После этого я позвонил в службу безопасности РАО ЕЭС, поставил в известность их руководителя и в дальнейшем они предприняли собственные действия».
Прокурор: «Выдавалось ли вашим сотрудникам какое-либо оружие?».
Швец: «Пистолет Макарова – один на экипаж, согласно закону об охранных предприятиях. Да и зачем вооружать всех, у моих подчиненных цели и задачи совсем другие стояли».
Прокурор: «После того, как Моргунов доложил обстановку, была ли поставлена Вами ему какая-либо задача?».
Швец: «Никаких указаний особо я не давал. Сказал, чтобы действовали по обстановке».
Прокурор: «Какое отношение имел Ваш ЧОП к РАО ЕЭС России?».
Швец: «У нас была функция охраны объектов, исследование трассы перед проездом охраняемого лица – нет ли взрывных устройств или еще чего подозрительного. Задачи сопровождения или охраны Чубайса на нас не возлагалось».
Прокурор: «Бывали случаи, когда Ваши сотрудники обнаруживали нежелательные объекты?».
Швец: «Бывали. Ну, брошенная машина стоит вся в снегу. Разыскивали и находили хозяина. Но, в основном, ничего не выявляли».
Шугаев, адвокат Чубайса: «Вам знаком договор, заключенный между РАО ЕЭС и вашим ЧОПом?».
Швец: «Это были типовые договора. Охранники могут быть вооруженные и невооруженные. Мы еще помогали кассирам перевозить деньги в банк, векселя отвезти, инкассация была на нас, потому и записывали: «Выделяется вооруженная охрана для транспортировки ценных грузов».
Шугаев: «Слова вооруженная охрана что означают?».
Швец: «Один ствол на четыре человека, так по закону положено».
Шугаев припоминает, что право на ствол было доверено охраннику Моргунову: «Почему именно Моргунову был выдан пистолет?».
Швец: «Пистолет был закреплен за ним как за старшим, причем оформлен специальной лицензией».
Шугаев множит вопросы: «Когда начался обстрел, могло ли быть так, чтобы Моргунов передал ствол Хлебникову или Клочкову?».
Швец решительно мотает головой: «Этого быть не могло! Моргунов бы ни в коем случае не передал пистолет никому».
Шугаев, отчего-то очень довольный ответом Швеца: «Когда Вам Моргунов позвонил с места происшествия, Вы по телефону какие-либо звуки типа выстрелов слышали?».
Швец задумался, припоминая: «Я сперва подумал, что это розыгрыш. Как-то по-человечески растерялся. Это шутка? - спрашиваю Моргунова. – Нет, - он говорит, - нас обстреливают, надо перекрыть трассу, так как нападающие уходят в сторону Минского шоссе».
Шугаев заметно разочарован воспоминаниями генерального директора ЧОПа и прекращает расспросы. Зато у стороны защиты много вопросов.
Квачков: «Гражданин Швец, Вы подписывали договор об охране Чубайса и его имущества?».
Швец утвердительно кивает: «Да».
Квачков: «В перечень услуг, оказываемых ЧОПом, входил пункт «защита жизни и здоровья охраняемого лица»?».
Швец снова кивает, но уже не так энергично, а добавляет и вовсе неожиданное: «Мы подписывали это в договоре, но потом от этого ушли».
Квачков: «В договоре были обязательства обеспечить Чубайсу вооруженную охрану из трех человек?».
Швец с извиняющейся улыбкой разводит руками: «В договоре можно все написать, но это же было невозможно по закону».
Квачков: «Если договором предусматривалось выделение охраняемому лицу трех вооруженных охранников, что послужило основанием для отмены этого пункта?».
Швец нервно затоптался на трибуне: «У нас не было такого количества оружия. По закону об оружии мы имели всего один ствол на четверых».
Квачков настаивает: «Если Вы подписали договор о трех вооруженных охранниках для такого человека, как Чубайс, то почему не выполняли его? Это было связано с отсутствием средств?».
Швец стоит на своём: «У меня не было столько стволов».
Квачков: «Тогда зачем договор подписывали?».
Швец просто взмолился: «На перспективу подписывали! Ну, записали мы три пистолета в договоре! Но договор этот не выполняли же».
Квачков в ответ, почти что примеряя мантию судьи: «Почему, - изрекает грозно, - подписав договор, Вы не выполняли свои обязанности?».
Судья, словно почувствовав, что мантия сползает с ее плеч, вопрос снимает. Но не тут-то было, Квачков уже вошел в образ: «Чем было вызвано то, что Вы не выполняли свои прямые обязанности по договору?».
Швец заметно вытянулся, чеканит, как рапортует: «Мы закупили транспорт, охрану объекта мы закрыли…».
Закончить отчет не успевает, судья нависает над столом и напоминает перепутавшему субординацию свидетелю о своем главенстве: «Господин Швец, хватит говорить на своем сленге. Ваши слова можно понять по-разному. Вот у нас, в судах, «закрывают» – это когда в тюрьму сажают, а у вас?».
«Извините, Ваша честь, - оправдывается начальник охранников, - у нас закрывают узкие места – объекты разные, чтобы не было утерь, утрат…».
Квачков: «А для чего охраннику выдавался пистолет?».
Швец: «Охранники возили документы, материальные ценности. И потом пистолет был нужен им для собственной безопасности, все-таки домой поздно ночью возвращаются».
Подобное заявление ошеломило даже неприхотливых адвокатов Чубайса. Объяснять, что охраннику выдавался пистолет для того, чтобы ему было не страшно возвращаться с работы домой по ночам, - такого в истории частных охранных предприятий еще не бывало.
Квачков уточняет: «Пистолет выдавался охранникам для стрельбы или просто так?».
Швец возмущён непонятливостью подсудимого: «Ни для какой стрельбы он не выдавался. Положен пистолет – охранник его получал».
«А за что Вам тогда РАО ЕЭС платило деньги?» - это был последний вопрос исправного плательщика за электричество, возмущенного нецелевым расходованием государственных средств.
Вопрос немедленно снят судьей как поставленный в некорректной форме и не имеющий отношения к обстоятельствам дела. Впрочем, вопрос, куда уходят деньги исправных плательщиков за свет, вот уже много лет звучит совершенно некорректно.
Першин, адвокат Квачкова: «Почему Вы брали на себя обязательства, которые не могли выполнять?».
Швец ухмыльнулся: «Заработать хотел».
Першин: «Зачем Вы запретили Моргунову стрелять в ответ на автоматный обстрел?».
Швец бойко, как заученное: «Против автоматического оружия нельзя применять пистолет. Если бы они отстреливались, их бы подошли и добили. А так - не тронули и ушли».
Першин: «Значит, Вы запретили охранникам применять оружие?».
Швец: «Я не помню».
Першин: «Вы сказали, что охранники проверяли, нет ли на трассе взрывных устройств. А как можно обнаружить на трассе взрывное устройство, растяжку, например, или фугас?».
«Визуально», - не моргнул глазом Швец.
Допрос перерастает в матч по настольному теннису: шарики вопросов мгновенно отлетают от генерального директора ЧОПа ответами, один круче другого.
