вернулся с картошкой.
— Может быть, придет скоро Данило. Соли и хлеба уж наверняка принесет, — с надеждой произнес он.
— Кусочек сальца не плохо бы... — добавляет Сахно,
— Сала захотел, — откликается Кузнецов. — Два года ты его не видел, а забыть никак не можешь. Ну, пока прибудет сало, ты пойди понаблюдай из кустов за дорогой. Нас тут полицаи или немцы как слепых котят могут взять.
— Я пойду, но с уговором: смените меня через полчаса-час. Больше не выстою.
— Сменим, сменим! — успокаивает его Клавдий.
Молча уставились в огонь, изредка подбрасываем сухие сучья. Думаем об одном и том же: когда придет Данило, какие новости узнаем? Принесет ли передачу от учительницы, что еще про нее расскажет?
Прошло немного времени, картошка успела свариться. Кузнецов и я взялись за палку, чтобы снять ведро с костра. Внезапно в кустах затрещали сучья и тотчас на поляну вышли вооруженные люди: «Полицаи!» — мелькнула страшная мысль и я почувствовал, как кровь отхлынула в ноги. Полукольцом приближаются к костру, с ружьями, автоматами. Одеты по-разному. Вот низенький, широкоплечий, с берданкой, в лаптях, а рядом — с автоматом, в кожаной куртке. А один в шляпе. На полицаев не похожи.
— Свои! Свои! — радостно шепчу я, разглядев у некоторых красные ленты поверх кубанок.
— Не пугайтесь! — Высокий человек в брезентовом плаще, под которым виден командирский планшет, подошел к нам. Остальные обступили костер, рассматривают оборванных, безоружных людей.
— Я, как увидел лапти, сразу успокоился. Полицаи в лаптях не ходят. — Кузнецов улыбается тому, кто с берданкой.
— Нам сказали, что вас четверо. — Человек, в котором я признал командира, вопросительно обводит нас взглядом.
— Вот и четвертый! — показывает Клавдий на Сахно, вышедшего из кустов. — Ну, постовой! Сколько людей прошло, а не заметил.
— Он нас и не мог заметить. Мы в стороне от него прошли. — Командир группы снял кепку, сел. — Давайте перекусим, потом поговорим как быть. — У него удлиненное, худощавое лицо с ямочкой на подбородке, светлые волосы недавно подстрижены. Взгляд серых глаз строгий, недоверчивый, устремленный чуть в сторону.
Едой занялись все.
— У вас, что, одна картошка? — Партизан в фетровой шляпе отрезает кусок сала и подает мне. — Вы не стесняйтесь!
С нетерпением жду, когда старший начнет разговор. Почему он так сказал: как быть? Разве не ясно, как с нами быть?
— Вы из какого лагеря? — спрашивает тот, кто угостил салом.
— Из Хороща. Около Белостока такое место.
Он немного подумал и снова спросил:
— Пленного Рауля приходилось встречать?
— Рауль? Москвич? — обрадовался я. — В одном лагере находились. А где он?
— В другом отряде. Я тоже москвич, — продолжает партизан, спросивший о Рауле. — Оказывается, мы и жили близко.
Хорошо, что знает Рауля! Сейчас и к нам больше доверия. Мы почти у цели, скоро будем в отряде. Наконец-то сбылось — рядом партизаны! Наяву, не во сне! Вот, напротив, хрустит огурцом, а тот, что рядом с ним, смазывает затвор винтовки. К оружию все они внимательны, когда садились — бережно клали рядом. Они и спокойны, уверены оттого, что вооружены.
Радость нашу омрачил командир группы. Вытащив из планшета карту, он несколько минут рассматривает ее, затем произносит:
— Мы идем на задание. Задание ответственное, опасное. Вернемся дней через пять и заберем вас.
— Как? А сейчас не возьмете с собой? Ведь нас здесь найдут! — заговорили мы разом.
— Не имеем права. Вы без оружия. А может, придется бой держать?
— Ну, что ж? А убьют, так это лучше, чем попасться к немцам!
В груди у меня — противный холодок. Так было однажды в детстве, на озере. На последнем дыхании подплываю к берегу, а дна все нет, ноги пудовые, вот-вот захлебнусь...
Мы перестали есть, Сахно и Мрыхин в волнении поднялись.
Решением вопроса — как быть с нами — заинтересовались все партизаны.
— Вас здесь будет поддерживать наш связной, Данило. Неделю, больше мы не проходим. — В голосе командира уже нет той настойчивости, с которой он начал разговор. — Как ты думаешь, Николай? — Обратился он к москвичу. Тот перестал чистить автомат, отложил в сторону.
— Я думаю, надо их взять с собой.
— Взять! Конечно! — послышалось несколько голосов.
— Ну, ладно! — неохотно согласился командир группы. — Если попадем в переплет, сами себя вините. Собирайтесь! — скомандовал он партизанам.
Идем в затылок друг другу, растянутой цепочкой. Идущий впереди командир группы, Петр Зезюля, изредка останавливается, смотрит на компас и карту. За ним Николай Петько — тот, который спрашивал о Рауле. Накрапывает дождь. Темные тучи закрывают небе и трудно определить, полдень ли сейчас или приближается вечер. В одном месте, перед тем, как перейти дорогу, все повернулись спиной, да так и шли, пятясь.
— Ловко! — удивился я, увидев отпечатки своих босых ног на размокшем песке дороги. Кто заинтересуется нашими следами, подумает, что мы шли в противоположную сторону.
К вечеру остановились в лесном буреломе. Петр, Николай и еще несколько партизан долго о чем-то говорят между собой. Затем от группы отделились три человека и исчезли в гуще леса. Остальные стали располагаться под деревьями. Кузнецов и я устроились под густой высокой елью, вместе с двумя партизанами. Один из них, в лаптях и пиджаке из крестьянского сукна, тот, по виду которого Кузнецов безошибочно определил партизан. Второй постарше, с впалыми щеками, обросшими черной щетиной, похож на еврея. Они и во время перехода держались вместе. Оба из Барановичей. Делясь с нами хлебом, черноволосый скупо отвечает на мои вопросы. Бежал из гетто. С ним вместе спаслись еще две семьи, они сейчас а партизанском отряде имени Чапаева.
— А как называется ваш отряд?
— Имени Калинина. Отряд новый в этих лесах, только недавно пришел с востока.
Его товарищ вытащил из сумки порванную плащ-палатку.
— Разворачивай. Может, на всех хватит.
Разведчики вернулись к рассвету. Выслушав их рассказ, Петр долго совещается с Николаем. По- видимому, Николай имеет какие-то полномочия в группе, без его согласия Петр не принимает решений. Петр объяснил собравшимся вокруг него партизанам, что в связи с изменившейся обстановкой группа должна вернуться в отряд.
— Обмотайте ноги тряпками, — посоветовал нам Николай. — Легче будет идти. В отряде что-нибудь найдем на ноги, обуем.
У ребят нашлись лишние портянки, отдали нам. Сейчас можно смело ступать и быстрей идти, не боясь, что острый камень или сук поранят ногу. Продвигаемся густым лесом, пересекая широкие в этих местах просеки. На наш вопрос, почему просеки такие широкие, нам объяснили, что вся Беловежская пуща разделена такими дорогами на правильные километровые квадраты или кварталы.
— Для удобства охотников. Сюда на охоту приезжали польские паны-магнаты, князья и графы со всех стран.
Я вспомнил сообщение газет в тридцать девятом году о встрече в Беловежской пуще Риббентропа и польского министра иностранных дел Бека, о их совместной «охоте».
