Тайна 'Фламинго'

— Чья?

— Африканцев.

— Каких африканцев? Все, что вы здесь видите: долина Рифт и плоскогорья, известные под названием Белые холмы, — все принадлежало племени мазаи. Но не они, а кикую претендуют на эту землю, хотя никогда ею не обладали. Здесь никто не жил, пока не поселился Деламер. Именно он и ему подобные поселенцы доказали, что здесь можно выращивать скот и овец. Но даже они не отнимали землю. Кучка мазаи, живших здесь добровольно, обменяла эту землю на другую огромную территорию, которую они и населяют до сегодняшнего дня.

— Но… — начала Виктория, однако Дру прервал ее:

— А вся эта болтовня насчет того, что «земля принадлежит им», мне надоела. Шестьдесят лет назад американцы все еще сражались с краснокожими индейцами и мексиканцами, завоевывали их земли, но я не слышал, чтобы кто-то заявил, что они должны убраться из Америки и вернуть землю первоначальным ее владельцам. Наших дедов встретила здесь дикая природа, никто не хотел здесь жить, поэтому в то время никто не возражал против поселенцев. Кровью, потом и слезами они превратили эту землю в цветущий оазис. Теперь слышен хор голосов о «национализме», о «возврате земли». Если они могут пользоваться землей — пусть докажут это. В Африке полно земли. Пусть выберут себе место и начнут обрабатывать землю, как мы. Пусть докажут, на что способны. Но нет. Их это не устраивает. Им нужны плоды чужого труда.

Он махнул рукой в сторону зеленых газонов, садов с фруктовыми деревьями, хозяйственных построек.

— Когда мой дед пришел на эту землю, здесь никого и ничего не было. Это плоды его труда, труда моих родителей и моего. Я здесь родился, это мой дом. Я собираюсь здесь остаться. Если это аморальный, агрессивный колониализм, тогда все американцы, предки которых покоряли Дикий Запад, должны тоже так называться. И только когда ООН велит им освободить страну, тогда и мы подумаем, чтобы уехать.

Он повернулся к Виктории и впервые за время знакомства улыбнулся. Его улыбка оказалась маняще привлекательной, и девушка почувствовала, как помимо воли ее враждебность испаряется.

Дру сказал:

— Прошу прощения за то, что произнес чрезмерно затянутую и слишком примитивную лекцию о точке зрения поселенцев. Для вас это скучно и утомительно. А вот наконец и чай. Пойдемте, будете хозяйкой.

Он продолжал легкий разговор ни о чем, пока не вернулся Иден. После его прихода мужчины говорили только о делах. Виктория слушала краем уха.

«Затянутая и слишком примитивная» — может быть. Но она еще помнила рассказы своего отца о первых днях жизни в долине ее деда. О тяжком труде под обжигающим солнцем. Как мучительно было рыть колодцы, выращивать урожай, разводить скот. Первые ощутимые следы успеха — «дикая природа зацвела как роза». Потом годы засухи: сначала погиб урожай, потом пал скот. Им грозило разорение, но люди не хотели сдаваться. Первые дороги. Первые больницы. Первая железная дорога. Первые школы… Было нелегко, но из-за тяжелого труда, пролитого пота, отчаяния и решимости результат стал вдвое ценнее. На ум пришла строчка из песни «Оклахома», знаменитого мюзикла тех лет, посвященного освоению другой земли около века назад, принадлежавшей краснокожим «разрисованным дикарям».

«Мы принадлежим земле, и наша земля велика»…

Она очнулась от воспоминаний при словах Идена:

— Слушай, Дру. Если ты собираешься к Джилли, поедем с нами на катере. А твой шофер потом приведет машину на Фламинго. Сможешь поговорить с бабушкой о деле. Пора завершать эту сделку.

Стрэттон согласился с предложением и пошел переодеваться. Иден вопросительно взглянул на Викторию:

— Как ты провела время с отвратительным Дру? Извини, что пришлось тебя оставить, но тебе было бы совсем неинтересно наблюдать за выбраковкой коров и телят. Я надеялся, что до драки не дойдет. Ты не против, если он с нами поедет? Я хочу, чтобы он переговорил с бабушкой.

— Конечно, нет. Я не настолько полна предрассудков, чтобы возражать против совместной поездки на катере. Все равно вы будете обсуждать надои и не заметите, там я или нет.

Иден рассмеялся и заставил ее встать:

— Мы надоели тебе? Прости, любимая. Обещаю больше не говорить о делах в твоем присутствии!

Что-то в Виктории всколыхнулось при слове «любимая», ведь оно так много значило раньше, но сейчас прозвучало как-то легко и бессмысленно. Она освободила руку, которую он держал в своей, и сказала:

— Если я хочу приносить пользу тете Эм, то мне полезно послушать про удои и урожай. Поэтому не позволяй мне менять тему деловых разговоров. Как ты думаешь, полиция уже уехала?

— Если нет, боюсь, останемся без обеда, — засмеялся Иден. — Слуги в таких случаях позволяют себе вольности. Не могу даже пересчитать все случаи, когда приходилось довольствоваться хлебом и сыром, потому что парни Грега во время чрезвычайки задавали вопросы и повар слишком нервничал, чтобы сконцентрироваться на таких прозаических вещах, как приготовление обеда или ужина. А вот и Дру. Если все готовы, можем ехать.

ГЛАВА IX

День нехотя уходил из долины. Из садов Фламинго раздавались птичьи трели, птицы готовились ко сну. Дом был молчалив, очевидно, полицейские уехали. Беседа во время обратного путешествия носила отрывочный характер, а сейчас и вовсе прекратилась. Виктория обернулась и посмотрела на Идена, услыхав, что его шаги замедлились. Выражение его лица напугало ее. Он с ненавистью смотрел на дом, будто боялся его, и невольно замедлял шаги, желая оттянуть неизбежное возвращение.

Неожиданный холод пробежал по спине Виктории, она содрогнулась. Дру, шедший рядом — руки в карманах, безучастный взгляд, — спросил:

— Вы замерзли? Или кто-то перепрыгнул через вашу могилу?

Виктория вздрогнула и остановилась, как будто шла во сне. Она вдруг разозлилась без особой причины, обороняясь от чувства дискомфорта.

— Обязательно нужно говорить о могилах после всего, что здесь произошло? Мне кажется, мы могли хотя бы… — Она замолчала и прикусила губу.

Брови Дру поползли вверх, его глаза смотрели с неприятной насмешливостью, но голос прозвучал спокойно:

— Я принимаю упрек. Это нетактично с моей стороны. Извини, Иден.

— Что такое? — Иден словно очнулся от забытья, как и Виктория — Жаль, но я не слышал вашего разговора.

— Ничего важного. Кажется, твоей бабушки нет дома. Или она заперла собак.

— Более вероятно, что полиция арестовала всех наших слуг! — с горечью сказал Иден. — Машин не видно, по крайней мере Бил и его парни уехали — и то хорошо!

Поднявшись на веранду, он остановился и прислушался, подняв голову, лицо внимательное и напряженное, но никто не двигался в молчащем доме, обычный шум не доносился из кухни.

Беспокойство передалось и Дру, он спросил с не свойственной ему резкостью:

— Ничего не случилось?

Лицо Идена несколько успокоилось, он неуверенно рассмеялся:

— Нет, конечно. Я просто подумал, куда все подевались. Дом кажется пустым. Пойду найду Захарию и принесу выпить.