ответили, что таких здесь нет.
Потом решила отрицать все.
— Э-э-э…
Но отказалась и от этой мысли.
Карен все равно потом выяснит. Карен меня расколет. И моя нечистая совесть будет мучить меня, пока я не сознаюсь.
— Прости, Карен, наверно, это я виновата… То есть в кошелек я их не клала, но в доме они появились по моей вине.
— Но ты же никогда не была в Испании.
— Правильно, не была, мне дал их Гас, а я не хотела брать и, должно быть, оставила на столе, а кто-то еще, наверно, убрал в кошелек, приняв в темноте за настоящие деньги…
— А, если Гас, тогда ладно.
— Да ну? — изумленным хором протянули мы с Шарлоттой. Карен нечасто бывает столь снисходительна и покладиста.
— Да, он такой хороший. Просто лапочка. Сумасшедший, конечно, но ужасно милый… Элизабет Ардент… — тихонько хихикнула она. — Смешной.
Мы с Шарлоттой тревожно переглянулись.
— И тебе не хочется его поколотить? — в беспокойстве спросила я. — Или отправить к Пападопулосу объяснять, что ты не бесчестная шотландская скупердяйка, и…
— Нет, нет, нет, — добродушно отмахнулась она.
Эта неожиданная перемена в Карен очень меня растрогала: теперь она казалась намного милее, не такой агрессивной.
— Нет, — продолжала она, — довольно будет и тебя. Ты справишься. Можешь сходить к мистеру Пападопулосу и извиниться.
— Э-э-э…
— Прямо сейчас идти необязательно. Не спеши, пообедай, только не забудь: магазин работает до восьми.
Я уставилась на нее, не понимая, шутит она или нет. Хотелось бы знать точно, чтобы не суетиться и не нервничать понапрасну, а потом выяснить, что тебя разыграли.
— Ты серьезно или как? — с надеждой спросила я.
После короткой напряженной паузы Карен сжалилась.
— Ладно уж, я пошутила. С тобой сейчас лучше дружить — все-таки подружка Дэниэла.
И одарила меня очаровательной, обезоруживающей, «я такая взбалмошная, но я такая прелесть», улыбкой, и мне оставалось только вяло улыбнуться в ответ.
Дуться на соседок по квартире я не имею права, тем более что на сей раз Карен просто нарывалась на скандал, а я скандалов панически боюсь.
— Не забывай только почаще говорить ему, какая я замечательная, — сказала она, — и что мужчины влюбляются в меня пачками.
— Хорошо-хорошо, — кивнула я.
— Я готовлю брокколи на пару, — вмешалась Шарлотта, уводя разговор от опасной темы к домашним делам. — Кто хочет?
— А я — паровую морковь, — сообщила я, — так что, может, тоже попробуете?
И мы заключили тройственное соглашение о равном потреблении всех приготовленных на пару овощей.
— Да, Люси, — небрежно заметила Карен. Слишком небрежно. Я насторожилась. — Звонил Дэниэл.
— Очень хорошо… Кто-кто, Дэниэл?
Устроит ее мой равнодушный тон или нет?
— Мне, — торжествующе продолжала она. — Он звонил мне.
— Здорово.
— Не тебе. Мне.
— Поздравляю, Карен, — рассмеялась я. — Значит, вы теперь вместе?
— Очень похоже на то, — самодовольно ответила она.
— Рада за тебя.
— Тебе лучше смириться с этим.
Мы поели овощей, посмотрели сериал, потом душераздирающий документальный фильм о естественных родах. Фильм досматривали буквально в корчах: женщины с искаженными от боли лицами, потные, задыхающиеся, стонущие, произвели на нас сильное впечатление.
А ведь мы — я, Карен и Шарлотта, — точно такие же.
— Господи, — с окаменевшим лицом выдохнула Шарлотта, не отрывая от экрана расширенных от ужаса глаз, — никогда не буду рожать.
— И я не буду, — с жаром согласилась я, внезапно осознав все преимущества целомудрия и воздержания.
— Но ведь можно сделать спинномозговую анестезию, — возразила Карен. — Тогда ничего не почувствуешь.
— Она не всегда действует, — напомнила я.
— Правда? А ты откуда знаешь? — встрепенулась она.
— Люси права, — вступилась за меня Шарлотта. — Моя золовка говорит, что на нее ни капли не подействовало, и она страшно мучилась и вопила так, что было слышно за три улицы.
История хорошая и рассказана талантливо, но верить Шарлотте я не спешила: она из Йоркшира, где обожают рассказы о невыносимой боли.
Карен страшная сказка Шарлотты, кажется, тоже не особенно напугала. Сила духа Карен такова, что на нее спинномозговая анестезия подействует обязательно, просто не посмеет не подействовать.
— А как же кислородная маска, а закись азота? — спросила я. — Разве они не должны облегчать боль?
— Кислородная маска! — презрительно фыркнула Шарлотта. — Подумаешь, маска! Толку от нее — все равно что ампутированную руку пластырем заклеивать!
— Боже мой, — слабо сказала я, — боже мой. Может, еще что-нибудь посмотрим?
Примерно без двадцати десять кратковременное насыщение от паровых овощей прошло, уступив место настоящему голоду.
Кто дрогнет первым?
В обстановке нарастающего напряжения Шарлотта как бы между прочим спросила:
— Кто хочет пойти прогуляться?
Карен и я благодарно вздохнули.
— Куда прогуляться? — осторожно спросила я.
Присоединяться к мероприятию, не связанному с едой, мне не хотелось, но Шарлотта не разочаровала меня.
— За жареной картошкой, — застенчиво ответила она.
— Шарлотта! — хором возмутились мы с Карен. — Как не стыдно! А наши благие намерения?
— Но я есть хочу, — пропищала она.
— Съешь морковку, — предложила Карен.
— Чем морковку, лучше я ничего не буду, — честно призналась Шарлотта.
Я понимала, каково ей. Я тоже скорее сжевала бы кусок каминной доски, чем морковку.
— Ладно, — вздохнула я. — Если ты действительно умираешь от голода, схожу с тобой.
Я была готова прыгать от восторга. Мне так хотелось жареной картошки!
— Кстати, — вздохнула Карен, как будто ей было невыносимо тяжко, — если тебе станет от этого легче, можешь и мне купить порцию.
— Если это только затем, чтобы меня меньше мучила совесть, не надо жертв, — нежно ответила Шарлотта. — Вам совершенно необязательно нарушать диету только из-за того, что у меня нет силы
