придется самой платить за билет, и я хотела купить тот пиджачок в «Морганз», а теперь не смогу. Подонок!
И опять потянулась за бутылкой бренди.
Бренди было очень старое, многолетней выдержки — такое богатые бизнесмены дарят друг другу на Рождество, и вовсе не для того, чтобы пить. Этой бутылке положено быть скорее украшением домашнего бара, весомым доказательством материального благополучия, а не напитком, который смешивают с имбирным пивом.
— Откуда оно у тебя? — спросила я Карен.
— Прихватила из квартиры этого гада, когда уходила, — злобно процедила она. — Жалко, ничего больше не взяла!
И снова полились слезы.
— Такая квартирка — прелесть, — рыдала Карен, — и я еще хотела заново ее обставить, уговорить его купить эту кровать ажурной ковки, как в «Эль — домашний уют». Какой же он мерзавец!
— Надо ее как-то привести в чувство, — сказала я Шарлотте.
— Может, заставим ее что-нибудь съесть? — предложила Шарлотта. — Да я и сама бы не отказалась.
Но в холодильнике, как всегда, не было ничего, кроме обезжиренных йогуртов с истекшим сроком годности.
Поэтому мы отправились в любимый индийский ресторанчик, где посеяли замешательство и растерянность среди персонала, потому что все знают, что мы приходим сюда только по воскресеньям.
— Слушай, я-то был готов поклясться, что сегодня понедельник, — по-бангладешски обратился Али к Кариму, когда мы втроем вошли в зал и сели за тот же столик, что и всегда.
— И я тоже, — согласился Карим. — Но, наверное, все-таки воскресенье. Здорово, закроемся на час раньше. Ладно, ты неси им вино, а я скажу шефу, что они здесь, и можно ставить на плиту тикка масала из курицы. Надо же, совсем в голове помутилось. Если б не они, так и думали бы, что понедельник.
— Вы не принесете нам бутылку вашего белого вина? — попросила я Али, но Карим уже открывал ее за стойкой бара. У индусов мы всегда заказывали одно и то же — они даже перестали приносить нам меню. Одно овощное бирьяни, два тикка масала из курицы, плов и белое вино. Разнилось только количество бутылок, но меньше двух мы никогда не брали.
В ожидании еды нам удалось наконец составить себе ясную картину того, что произошло между Карен и Дэниэлом.
Видимо, Карен была убеждена, что Дэниэл в нее влюблен, и приготовилась к скорому объяснению. Тогда у них осталось бы время на покупку обручального кольца до поездки в Шотландию, где планировалось сообщить радостную новость родителям Карен. Но Дэниэл, как на грех, с объяснением не спешил, и Карен сочла за благо взять дело в свои руки, тем более что дата отъезда в Шотландию неуклонно приближалась. Итак, совершенно уверенная в положительном ответе, она спросила Дэниэла, любит ли он ее. А Дэниэл форменным образом увильнул от ответа, сказав ей, что он прекрасно к ней относится. Очень хорошо, не отставала Карен, но любит ли он ее?
На что Дэниэл заверил, что ему с ней очень хорошо и что она очень красивая.
— Это я и сама знаю, — буркнула Карен, — но как насчет любви?
— Кто знает, что такое любовь, — туманно изрек Дэниэл.
— Отвечай «да» или «нет», — потребовала Карен. — Ты меня любишь?
— Боюсь, ответом будет «нет», — определился наконец Дэниэл.
Далее последовали слезы, крики, бурная ссора, кража бутылки дорогостоящего бренди, вызов такси, высказанная Карен уверенность в том, что Дэниэл будет гореть в аду, отъезд Карен из квартиры Дэниэла и возвращение блудной дочери домой.
— Он подонок, — рыдала Карен.
Махмуд, Карим, Али и еще один официант, отрекомендовавшийся Майклом, сочувственно кивали. Они ловили каждое слово Карен. Али, казалось, сам вот-вот заплачет.
Карен залпом осушила бокал вина, не обращая внимания на бегущую по подбородку струйку, и тут же налила себе второй.
— Еще бутылку! — крикнула она, махнув пустой бутылкой сгрудившимся в кучку официантам.
Мы с Шарлоттой обменялись взглядами, которые означали: «Она уже достаточно выпила», но никто из нас не осмеливался сказать это Карен.
Карим принес еще вина и, ставя бутылку на стол, вполголоса сказал:
— Это от нас с искренними выражениями сочувствия.
В результате мы с Шарлоттой тоже напились, потому что пытались спасти Карен от алкогольного отравления, влив как можно больше вина в себя. Все равно у нас ничего не получилось, потому что, как только опустела вторая бутылка, Карен заорала, чтобы несли третью, и все понеслось по новой.
Хотя, пожалуй, к тому времени я начала получать удовольствие от процесса.
Карен набиралась все больше и больше; она дважды закуривала сигарету не с того конца, залезла рукавами в свою тарелку, а в мою опрокинула стакан воды и нечленораздельно промычала:
— Все равно это была гадость.
А потом, к моему вящему ужасу, глаза у нее остекленели, и она стала медленно крениться вперед, пока не упала лицом в тарелку тикка масала, смешанного с пловом.
— Шарлотта, скорей, скорей, — засуетилась я, — подними ее, убери ей лицо из тарелки, она же задохнется!
Шарлотта подняла голову Карен за волосы. Карен обратила к ней пьяный, бессмысленный взор.
— Ты чего такое делаешь? — бормотала она. На лбу у нее краснело пятно соуса, в волосах запутались зернышки риса.
— Карен, ты потеряла сознание, — выдохнула я. — Ты свалилась лицом в еду. Давай-ка мы отведем тебя домой.
— Отвяжитесь, — пробормотала она. — Ничего я не теряла. Просто уронила сигарету и нагнулась поднять ее с пола.
— Ясно, — кивнула я, испытывая облегчение, смешанное со стыдом.
— Какого хрена, — воинственно продолжала Карен. — Вы хотите сказать, я пить не умею? Эй ты, поди сюда, — махнула она Махмуду. — Как думаешь, я красивая? А?
— Очень красивая, — искренне согласился он, явно подумав, что сегодня ему везет на клиентов.
— Конечно, я красивая, — кивнула Карен. — Конечно. А ты нет, — после долгой паузы добавила она.
Кажется, он обиделся, так что при расчете пришлось мне дать ему на чай больше, чем обычно. Платила я, потому что Шарлотта в суматохе забыла дома кошелек, а Карен хотя и пыталась выписать чек, но была слишком пьяна, чтобы удержать ручку.
Мы принесли Карен домой, раздели и уложили в постель.
— Выпей водички, Карен, будь умницей, тогда с утра тебе не будет так плохо, — щебетала Шарлотта, суя Карен под нос пол-литровую кружку. Шарлотта и сама была не в лучшем виде.
— Хоть бы вообще больше не просыпаться, — пробормотала Карен.
Потом как-то странно, тоненько заскулила, и я не сразу поняла, что она поет. Точнее, пытается.
— Ты так пуст… Ты небось думаешь, я о тебе пою. Нет, нет… — подвывала она.
— Перестань, Карен, пожалуйста, — взмолилась Шарлотта, опять приближаясь к ней с кружкой воды.
— Не мешай мне петь. Петь про Дэниэла. Давайте, подпевайте! Ты так пуст… Небось… думаешь… я пою… Ну же! — воинственно взревела она. — Пойте!
— Карен, прошу тебя, — проворковала я.
— Нечего меня опекать, — отмахнулась она. — Пойте, черт бы вас побрал. Ты так… Ну, начали!
— Э-э-э, ты так пуст, — запели мы с Шарлоттой, чувствуя себя весьма глупо, — гм, я, э-э, небось ты
