Пилгрима узнали, и тон сразу изменился. Когда-то вместе, еще мальчишками, они уехали из Венгрии. Это было в 56-м. Потом вместе учились в школе и университете. Теперь же Петр Надь был личным помощником и доверенным лицом Пепе Робизо.
– Почему Пепе не участвовал в сегодняшнем аукционе? – спросил Пилгрим.
– Это ты о Тернере? Потому что Пепе всегда торгуется сам, не признает посредников. А сегодня он был занят. У него тут другие дела.
– Но его интересует эта картина?
– За сколько?
– Она ушла за три с четвертью.
– В долларах?
– В фунтах. Пит. Тут ведь Англия.
– Послушай, это слишком круто, даже для Пепе!
– Да Пепе может купить пятьдесят таких, не пудри мне мозги. Нужна она тебе или нет?
– А ты можешь ее достать?
– Думаю, что смогу.
– Только смотри, дружище. Сам знаешь. С Пепе шутки плохи. Если сделаешь ему услугу, он тебе отплатит. Но если подведешь – не завидую...
Пилгрим хмыкнул. Картина теперь принадлежала банку «Хильярд и Клиф», а он, Пилгрим, как-никак являлся старшим партнером. Итак, можно считать, что картина продана, да еще с прибылью. Он сказал:
– Только учти: плюс десять процентов.
– Ты уверен, что можешь это сделать?
– Абсолютно.
– Пепе будет просто счастлив. Он очень хотел ее заполучить. Я пошлю тебе подтверждение по телексу.
Пилгрим повесил трубку. Он здорово вспотел. Пепе Робизо был очень важной персоной – невероятно богат и жутко опасен. Крупномасштабные строительные контракты, тесные связи с Вашингтоном и еще более тесные связи с мафией. Последнее время Пепе изо всех сил пытался завоевать престиж и всеобщее уважение, вкладывая деньги в создание картинной галереи.
Пилгрим принял душ и стал бриться, разглядывая свое лицо в зеркале с немалым удовлетворением. Всего один телефонный звонок – и деньги возвращены обратно, плюс десятипроцентная прибыль!
В банке «Хильярд и Клиф» было заведено, что на всяком чеке суммой свыше ста фунтов стерлингов требовалось две подписи – еще одна традиция, оставшаяся со времен Захарова. На следующее утро Мэлори с тяжелым сердцем отправился в кабинет Пилгрима с полуподписанным чеком. Старший партнер молча посмотрел на чек, взялся за ручку и замер.
– Я отлично помню сумму, поскольку она навеки запечатлелась в моем сердце. Мы заплатили за эту чертову картину три миллиона с четвертью, а не три миллиона пятьсот семьдесят пять тысяч! – взревел он.
Мэлори вздохнул.
– Существует ведь еще наценка на продажу. Десять процентов от цены.
– Ах да, – вспомнил Пилгрим. – Эти деньги получает аукционист непонятно за что, правильно? Целых триста двадцать пять тысяч! Послушайте, Хорейс, мы избрали себе не ту профессию.
Надев пальто и шляпу, Мэлори отправился на Сент-Джеймс-сквер в сопровождении банковского броневика, где сидели охранники, вооруженные дубинками и газовыми пистолетами. Менее чем через час старый банкир вернулся с картиной. Теперь она находилась не в огромном деревянном ящике, как ранее, а в легком, точь-в-точь соответствовавшем ее размерам. Полотно отнесли в комнату партнеров, после чего сотрудники службы безопасности вернулись на свои рабочие места – вновь стали прогуливаться вдоль здания на Ательсгейт, 6, стараясь не привлекать к себе внимание прохожих.
А сэр Мэлори, вооружившись молотком и зубилом, склонился над ящиком. Открыть его оказалось нетрудно. Вскоре они вдвоем с Пилгримом извлекли картину в стальной раме из деревянного плена.
На холст они и не взглянули – их интересовала только рама. С внутренней ее стороны находился небольшой запечатанный пенал. Слегка дрожащими пальцами Мэлори взломал печать, сунул пальцы в пенал и нашел там ключик. В противоположном углу рамы оказалась замочная скважина. Поворот ключа – и рама раскрылась, открыв взорам партнеров потайное отделение; в котором лежали бумаги.
Тайник оказался очень простым. Правда, весьма недешевым.
Глава 8
'Было темно. Я чувствовал, что вот-вот упаду, а потому повторил по-русски:
– Мне срочно нужна ваша помощь. Я должен поговорить с консулом, мистером Престоном, по очень важному делу.
Меня так трясло в лихорадке, что я едва удерживался на ногах. Человек в шелковом халате осмотрел меня с ног до головы и повторил:
– Уже слишком поздно, – после чего попытался закрыть дверь.
Положение спас Рузский. Тихим, угрожающим голосом он произнес:
– Дело срочное! Мы из Уральского губернского Совета. Будьте поосторожнее, гражданин.
Англичанин нахмурился.
– А кто вы такие?
– Я комиссар Рузский. А это комиссар Яковлев. Немедленно сообщите консулу.
После чего вскоре появился и сам Престон. Я сказал, что должен немедленно поговорить с ним с глазу на глаз. Консул отвел меня на второй этаж и угрюмо спросил:
– Какого черта вам нужно?
– Это нужно не мне, а королю, – ответил я.
Престон удивленно поднял бровь, очевидно, решив, что это какая-то шутка.
– Есть у вас тут «Список офицеров Королевского флота»? – спросил я.
К моему удивлению, в консульстве названная книга имелась, хотя от британских морей до этой сибирской глуши было по меньшей мере тысяча миль.
– Найдите там капитан-лейтенанта Генри Джорджа Дайкстона.
Отложив в сторону «Список», консул спросил:
– В таком случае что означает этот маскарад с Яковлевым?
– Вы должны дать мне честное слово, Престон, что никогда и никому не скажете о нашем разговоре ни единого слова.
Престон недовольно поморщился.
– Лишь в том случае, если вы сможете мне доказать, что действительно выполняете поручение его величества. У вас есть доказательства?
– Нет.
Тем не менее я рассказал ему свою историю и показал мандат от Свердлова. Престон был вынужден мне поверить. Правда, при упоминании о Захарове он скривился:
– Неужели этот человек действует по поручению короля?
Вот в это Престону поверить было трудно.
– Не только по поручению, но с благословения короля. Итак, вы даете честное слово?
Престон пообещал хранить тайну, и тогда я изложил ему суть проблемы. У консула, впрочем, и собственных проблем хватало. Лондон и британское посольство в Москве постоянно его одолевали
