нашли, и…
— И что там? — с замиранием сердца спросил Деснин.
— Пусто, ну это потом было, а я нашарил одну интересную бумажечку. Ну и припрятал — на всякий случай, а то в милиции затеряется. Вот, читай, — Скипидарыч протянул Деснину сложенный вчетверо лист бумаги.
— «Договор о сдаче внаем помещения», — чуть ли не по слогам начал читать Деснин, так как строчки плясали перед его глазами. — Что за фигня?..
— Ладно, дай сюда, — вырвал Скипидарыч документ из рук Деснина. — Ты так до ночи читать будешь, едрень фень. Короче. Это договор. Договор на аренду церкви. По ночам, кроме означенных дней. Но ты на стороны смотри, кто этот договор заключил. Вот этот, Стужинский, это и есть тот, кого крестом придавило, а вот другая сторона… Сергей Германович Теплов — это мирское имя Пафнутия! И на дату смотри, когда договор вступил в силу — в аккурат за неделю до пожара! Вот я как прочитал, так и понял все…
— Что «все»?
— Ну как же. Вот тебе и мотив. Никодим же грозился, что патриарху писать будет. Накрылся бы у Пафнутия весь бизнес. А еще он все иконы на реставрацию сдал, а потом вместо них подделок понавешал — я сам проверял. Да и Никодим наверняка заметил. И еще много чего он заметил. И то, что в церкви по ночам твориться стало — тоже заметил… Я всегда знал, что Пафнутий порядочная скотина. Но чтобы такое… Я как понял все, так меня от этого известия заколотило — не знал куда деться. В милицию идти — так кто ж в такое поверит? А высказаться надо было. Я всё тебя искал, да не нашёл. Решил к жене сходить, на кладбище, и там, на могилке-то её, всё и выразить. Я ж ведь, Коля, уж ты меня извиняй, сам-то не верил, что Никодима-то убили. Просто ты тут как раз подвернулся — вот я и решил проверить с твоей помощью некоторые свои догадки. А тута вон оно как… Пришёл, значит, на кладбище, а там бабка Авдотья могилку опять себе копает. Но она только на этой теме сбрендила, а так ещё ничего, соображает. И тут вспомнил я, что она, Авдотья-то, с Никодимом в последние дни его сидела, когда он уж совсем плох стал. Знаешь, не верилось мне всё ещё, что Пафнутий в смерти Никодима виноват. Думаю: надо бы порасспросить Авдотью — может чего знает. Вот что она мне рассказала.
Примерно за неделю до пожара пошёл Никодим в соседнюю деревню причащать кого-то на дому. Возвратился уже поздно. Авдотье в ту ночь от чего-то не спалось. Только глаза закроет — всё черти какие- то мерещатся, да и лампадка перед образами почему-то, ни с того, ни с сего, два раза потухала. Когда Авдотья во второй раз встала с кровати, чтобы зажечь лампадку, то услышала, как скрипнули церковные ворота. Ночь была тихая, а дом у Авдотьи стоит почти у самой церкви. Ну, Авдотья бабка любопытная — решила выйти посмотреть, чего это там такое, уж не грабит ли кто церковь. Вышла, глядит: идёт Никодим от церкви — ни жив, ни мёртв, трясётся весь. Она спрашивать принялась, что, мол, случилось. А он молчит и смотрит невидящим взглядом.
Отвела Авдотья Никодима в его избушку, уложила. Всю ночь рядом просидела, а под утро врача вызвала. Тот лишь руками развёл. Для своего возраста Никодим был практически здоров. «Какое-нибудь очередное завихрение старого человека, — объяснил врач странное состояние больного. — Ничем помочь не могу. Против старческой хандры лекарств пока не придумано. Денёк, другой, пролежится и снова службы служить будет», — успокоил он Авдотью.
Но бабка, как водится, не поверила врачу и повсюду трезвонила: «Ой, плох батюшка-то, ой, плох! Не подымется теперь».
Вскоре эти слухи дошли и до Пафнутия, который за несколько месяцев до этого был прислан епархией в помощь Никодиму — тот, ввиду своей старости, уже не справлялся со всеми своими обязанностями. Никодиму этот Пафнутий как-то сразу пришёлся не по сердцу, да и прихожанам не больно- то нравился. Ходили слухи, что этот Пафнутий — бывший зэк и что, хотя он и иеромонах, но зелёный змий, золотой телец и женщины лёгкого поведения очень даже его интересуют, и еще много чего рассказывали.
Узнав о болезни Никодима, Пафнутий, чтобы окончательно не уронить авторитет, решил зайти к тому. «У, явился-таки, — бубнила себе под нос бабка Авдотья, глядя на попа. — Ругались они с Никодимом, а всё равно, глядишь, пришёл».
От Пафнутия разило перегаром, на левой щеке красовался свежий засос. Никодим, который до этого не мог, а может и не хотел даже пошевелиться, едва заметив Пафнутия, вдруг сел на кровати, а затем и на ноги поднялся и исступлённо закричал на того, потрясая кулаками:
— Богохульник! Святотатец! Христопродавец! Иуда! Анафема! Окаянный!..
Тут ноги его подкосились, и он рухнул на пол. Словно рыба, выброшенная на лед, он беспомощно шевелил губами, хватая воздух. Но и сквозь тяжелую одышку Никодим продолжал твердить слова Христа:
— Никакой слуга не может служить двум господам; ибо одного он будет ненавидеть и презирать, а другого держаться и любить. Не можете Богу служить и мамоне!
Лишь один Пафнутий догадался, что всё это значит. Присев над упавшим Никодимом, он произнёс:
— А чего я такого сделал? Церковь в аренду сдаю? А зачем зданию ночью пустовать — пускай непрерывно доход приносит. Теперь другие времена — капитализм. Из всего надо выжимать всё возможное, иначе ноги протянешь. В наше время всему есть цена. Даже самому бесценному.
— Христопродавец, души в тебе нет, ирод, — молвил Никодим.
— А зачем она? По нынешним временам содержать душу — одно сплошное разорение. Она только мешает жить.
— Страшный суд ждет тебя, святотатец!
— Где? Там? А есть ли что Там? Нет уж, лучше урвать от жизни все еще здесь. Будущая загробная жизнь переместилась в настоящее. Достигни земного рая, а как — неважно. Такой вот теперь девиз.
— Но ты ведь…
— А, служить Богу еще не значит верить в Него. А кому я церковь сдаю — меня не касается. У нас сейчас свобода вероисповедания — кому хочешь, тому и верь. И мне плевать, кому они там служат — самое главное, чтобы деньги капали. А деньги не пахнут.
— Деньги пахнут адом! — собрав последние силы, громко и четко проговорил Никодим. Это были последние, осознанно произнесенные им слова.
В этот момент Авдотья с ухватом в руках накинулась на Пафнутия:
— Уйди, уйди, окаянный! Не видишь что ли — плохо ему.
Поп поднялся и, выходя, добавил:
— Мы — новое поколение. Нам править. А вы своё отжили. Так не путайтесь под ногами!
Скипидарыч тяжело дышал и совсем почти сполз на землю.
— Коля, ты понимаешь, что всё это значит?
Деснин сидел, уставившись в пустоту, и молчал.
— Вот и я понял. Всё подтвердилось. Ну я и пошёл прямо в церковь к Пафнутию.
Пришёл, значит, и говорю ему прямо: страшные, мол, вещи я знаю. А он: ну так исповедуйся, облегчи душу, покайся. Хм! Было б перед кем каяться! Заявил я ему прямо в лоб: ты, сволочь, Никодима угробил!
— Дурак ты, Скипидарыч, — Деснин, казалось, наконец-то вышел из оцепенения. — Он же тебя и убрать мог. Ты же свидетель, понимаешь… Слушай, а ты говорил Пафнутию о Мокром?
— Да, и о тебе сболтнул, что повез жалобу…
— Все ясно. Это он меня Аббату и сдал.
— Так выходит. А вот тебе сейчас будет и еще одна улика, — Скипидарыч протянул школьную тетрадку. — Здесь все про Пафнутия, я давно записываю, уж покойнику-то поверят.
— Какому покойнику? — не понял Деснин.
— А ты думаешь, чего я прямо посреди дороги уселся? Уж какой бы пьяный ни был, а хоть в кусты бы, да уполз. Холодно…
