степью, над ковровым лугом, над бескрайним простором. Она в стремительном беге посещает безлюдные горы и дремучие леса, где звонко журчат ручьи. Она благоговейно внимает пению птиц — многоголосому, мелодично-нежному; она проходит вдоль берегов больших озер с белыми лебедями», мчится по речной глади, состязаясь с быстротой ее извилистого течения, проносится по аулам и снова уходит в безлюдную бескрайнюю степь. Где ты, чудная свобода?.. Кто знает твою подлинную цену, кроме заключенных в темницу? Эх, свобода, нет ничего прекраснее тебя! Эта степь с распростертыми объятиями. Эх, свобода, эх, раздолье! Эх, дивное лето! Есть ли у человека еще большая мечта, чем мечта о свободе. Поваляться бы в твоих зеленых коврах, как белые гуси!» Руки сами тянутся к карандашу.
— А ну-ка прочти! — зашумели товарищи. Сакен прочел. И тут же перевел на русский язык.
— Миленький Сакен-жан! Что ты заладил — природа, природа? Лучше бы ты написал о том, что мы испытываем здесь. Надо не восхищаться дуновением ветра, а рыдать, — сказал Кусаин Кожамбердин.
— Кусеке, давно уж аллах перестал тебя слушать, — вмешался в разговор Абдулла. — Верно сказано в стихотворении Сакена. Наши тела здесь, в этой тесной клетке, а думы и мечты — на свободе.
— Хотя я не полностью уловил смысл слов, но идея здесь верная. Сколько бы мы ни горевали, ни плакали, казаки нас не пожалеют. Лучше давайте споем, душу отведем! — И Катченко запел «Смело, товарищи, в ногу».
Проходили дни, похожие друг на друга. Потом узники потеряли счет дням. Только отмечали смену времен года.
Вначале им еще носили передачи. Потом запретили. А с ними исчезли и вести с воли. Узникам нечем себя занять, и они невольно остаются наедине каждый со своими тяжелыми, горькими мыслями.
Сакен не отходит от окна. Там, за окном, жизнь. Наискосок на лужайку приходит каждый день белая гусыня, ведя за собой птенцов. Малюсенькие, желторотые, они растут с каждым днем.
Какая-то девушка-казашка с красной лентой в косе через день появляется перед тюрьмой. Долго смотрит на Сакена каким-то тоскливым и ласковым взглядом. Ей не больше пятнадцати…
«О, моя сестра, с чутким сердцем, с гибким, как лоза, станом! Зачем так пристально и печально ты смотришь на меня? Твой взгляд подобен ласточке, которая вспарывает воду крыльями, чтобы потушить пожар. Спасибо тебе!»
Но ведь это уже готовые стихи! И снова карандаш в руке.
Но он уже забыл о милой девушке. Он вспомнил волю, аул, мать…
Проходят дни. По тому, как пожелтела трава, нетрудно было догадаться, что осень близка.
Дошла весть о том, что уже утвержден состав следственной комиссии. Но узнать, кто в составе комиссии, не удалось.
В середине августа начальник тюрьмы Сербов, согнав на просторный двор тюрьмы всех заключенных, сообщил, что получена телеграмма из Омска, от главы Акмолинской области. Состав комиссии утвержден. Председатель Акмолинской следственной комиссии — Кондратьев Иосиф Михайлович, его заместитель — Орурок Евараст Патрекеевич.
17 августа 1918 года. По улицам Акмолинска идут закованные в кандалы Сакен и его товарищи. Их ведут в казахско-русскую школу, там состоится заседание следственной комиссии.
Звеня кандалами, без головных уборов, с грудью нараспашку, сопровождаемые внимательными взглядами друзей и недругов, мерно шествуют они под охраной конвоя. Неожиданно Сакен встретился глазами с отцом. Прибыл, значит, из своего далекого аула. В многолюдной толпе он увидел и «сестру» с красной лентой в косе. В глазах ее слезы. Она кивком поздоровалась с ним.
Остановились у школы. Ему знаком здесь каждый камень. Сюда он входил всегда в белоснежной сорочке, теперь входит в арестантском одеянии из грубого льна, с непокрытой головой и в кандалах.
На вопросы судей Сакен отвечает коротко и ясно.
— Каким образом вы попали в Совдеп?
— По выбору степных казахов, по желанию простого народа.
— Чьи интересы вы намеревались защищать?
— Интересы казахского народа, в особенности избравшего меня трудящегося населения.
— Вы вступили в большевистскую партию?
— Да.
— Вы «за» или «против» созыва Учредительного собрания?
— Если в Учредительном собрании будут участвовать представители трудящегося народа, то я не против его созыва.
— Как вы относитесь к религии?
— Лично я неверующий человек.
