в каждой клетке.
Все время, пока шел разговор, молоденький высокий официант с отрепетированным выражением лица стоял где-то в нескольких шагах от их стола. Он еще и года не проработал в закрытом элитном ресторане и держался за место, хотя его мучил разговор со здешним помощником повара. Тот сказал какую-то не укладывающуюся в белобрысую провинциальную голову мудрость: в жизни все наоборот: богатые — бедные, а бедные — богатые. В каком-нибудь пивном ресторане будешь белкой в колесе, но с деньгами. Сначала официант смотрел на Хирсанова и Тулупову, и внутри у него крутился тотализатор: будут ли с этого столика чаевые, хотя бы законные десять процентов? Но он краем уха слышал разговор старой пары, что-то про устриц, про Новый год, и понял, что женщина из родного ему Червонопартизанска, землячка, и в голове возникла мысль — может быть, они помогут ему не только чаевыми.
— Я тебе зачем? — вдруг спросила Тулупова. — Да — мне очень хорошо. Так красиво еще никогда не было. Но зачем тебе я?
— Отвечать не буду.
Тулупова пожала плечами:
— Почему?
— Ты мне нужна, чтоб задавать такие вопросы.
— Какие?
— Все. Я расплачусь? — спросил Хирсанов и жестом объяснил официанту, что ему нужен счет.
Официант пошел на кухню, неотступно думая, как бы половчее сказать, что они из одного с ней города, оформил счет и через несколько минут положил на стол. Хирсанов приоткрыл его, посмотрел итоговую сумму.
— Сколько? — машинально, будто расплачиваться надо было ей, спросила Людмила.
— Ничего, — ответил Хирсанов и сунул клубную карту в счет.
Ему действительно это не стоило ничего. В начале года Хирсанов встретился со своим старым проверенным приятелем, который терся в бизнес-кругах и как бы случайно, в проброс сказал, что к нему попала бумага про некую крупную компанию, которую собираются прибрать к рукам через раскручивание против них уголовного дела.
— У них есть две-три недели, не больше, — сказал тогда Хирсанов. — Тучи сгущаются.
Приятель намек понял и быстро нашел тех, кто в этой информации нуждался, несколько сотен миллионов долларов удалось спасти. Приятель заработал, а Хирсанову в качестве подарка открыл именную годовую карту в клубе на пятьдесят тысяч долларов, которая давала возможность проведения деловых переговоров в специально оборудованных комнатах, где можно было включать антипрослушивающую аппаратуру, и ресторан на двоих с неограниченным числом посещений. Год заканчивался, а он был в клубе всего несколько раз, в защищенные переговорные комнаты не верил и предпочитал тонкого свойства разговоры вести, гуляя на воздухе или в шумных городских кафе.
— Принеси еще нам бутылку коньяка с собой, — сказал Хирсанов официанту, когда тот забирал счет.
— У вас клубная карта — это не входит.
Хирсанов посмотрел на официанта с вопросом: кому ты это говоришь?
— Я попробую, — сказал официант и очень скоро пришел с бутылкой, завернутой в пакет, и картой, с которой списали сумму за этот вечер.
Отодвигая стул, когда Тулупова поднималась из-за стола, официант спросил:
— Извините, вы из Червонопартизанска?
— Да, — сказала Людмила.
— Я тоже.
Людмила взглянула на молоденькое наивно-нагловатое лицо двадцатилетнего парня, и оно показалось ей очень знакомым.
— Ты из какого района?
— С “зоны”, — ответил парень.
Зоной в городе назывался район, примыкавший к угольной шахте, к огромным горам из шлака. В ветреную погоду с них, как мелкий дождь, летела черная пыль, оседавшая на крышах, окнах домов и лопухах, растущих вдоль улиц.
— Твоя фамилия…
— Сковородников, — еще до того, как она хотела произнести ее, представился официант.
— Твой отец Андрей Сковородников, — сказала Тулупова, который раз в жизни удивляясь тому, как тесен мир. — Передавай ему привет.
— Это невозможно. Он умер.
— Как! Когда? — спросила Тулупова.
— Пять лет назад, их в шахте завалило. В газетах писали, по радио — не знали?
— Нет.
Хирсанов услышал этот разговор и достал визитную карточку. Он часто доставал ее, как бы намекая на возможность своего участия в судьбах получающих ее людей. Он знал, как человек бывает доволен, прочитывая его фамилию и громкую должность по нескольку раз, ему кажется, что номера совпали — он выиграл в лотерею, но, полежав в дальнем кармане пиджака или портмоне всего несколько дней, визитная карточка превращалась просто в бумагу с фамилией и телефоном. Дистанция между получателем и обладателем ее увеличивалась со скоростью самого быстрого экспресса.
— Обращайся, парень, — сказал он и направился к выходу, подхватив под локоть Людмилу.
Они вышли на улицу.
— Какое метро тут близко? — спросила Людмила.
— Какое метро, о чем ты говоришь?!
Хирсанов обнял Людмилу и страстно поцеловал в губы. Он еще сделал какое-то движение языком, ему казалось приятное — старался быть мачо и вроде получалось. Людмиле было хорошо, пьяно и не страшно с таким мужчиной, сильным и богатым. С поцелуями он опустился ниже, приник к груди, водил руками по спине, но она не испытывала ничего более, чем при сеансе массажа. И еще чувство благодарности.
— Кирилл, ты мне нравишься, но не все в один день. Так нельзя сразу. Я думаю, это неправильно. Мы же не дети, ну…
— Вот именно.
Хирсанов шмыгал носом, сопел, бормотал бессмысленный мужской набор: “хочу”, “не могу”, “давай” и много раз повторял ее имя, восторгался грудью. Она гладила по седой голове своего нового мужчину, а думала о Сковородникове. Он, умирая в шахте, мучился, задыхался, ждал подмоги и, может быть, напоследок, среди прочего произошедшего в жизни, вспоминал и ее, свою первую любовь — Людмилу Тулупову. Она подумала, что, наверное, зря тогда так переживала, теперь насилие смотрелось как неудачное стечение обстоятельств, не найденное вовремя слово: вот та же ночь, только осень и город другой, ей уже не семнадцать, а все так похоже. Она — с мужчиной. Таким же теплым вечером. И не знает, чем все закончится. И не только этот день, эта ночь. Она не знает самого простого — чем он должен бы закончиться? Что хочется ей? Может быть, насилие — это спасение от глупых вопросов? Где-то в глубине, в своих чувствах, как старьевщик, она искала что-то адресованное именно ему, этому красивому мужчине, правильному и богатому, облеченному невиданной ей властью — Кириллу Леонардовичу Хирсанову. Искала в прошлом и настоящем, но ничего, кроме коньяка, чувства благодарности за икру, устриц с лимоном, лобстеров и блюз, не находила. Она не видела, но чувствовала его вспыхнувшее красное лицо, его желание и произнесла непонятную фразу, соединяющую все ее разрозненные мысли в одну:
— Кирилл, а ты этому парню, правда, поможешь?
— Какому? — он забыл об отданной визитной карточке и продолжал ее обнимать и целовать в мочку уха.
— Этому официанту, моему земляку.
— Мне надо всем твоим землякам помогать или есть какой-то критерий отбора?
— Есть, — сказала Тулупова. — Его отец меня изнасиловал в парке после выпускного.
Хирсанов опешил, отстранил Тулупову от себя и посмотрел ей в глаза.
— Как?! Его сыну?! Ты сумасшедшая, ты должна лезть на стенку от одного только упоминания его
