который всегда «направлял» его высокое величество в «деликатных» делах.
Господин Вехби строчил в своем блокноте: «Благородная дочь Венгрии высока ростом, сияет лилейной белизной, сложена, как олимпийская богиня, прекрасна, как нимфа, величава, как сказочная дева… (Вехби Лика поискал еще сравнение, не нашел)… На ней платье из белого креп-сатина. Шлейф несут принцы Хюсен, Салих, Тати и Шерафедин. Его высокое величество в мундире главнокомандующего, при всех регалиях. Можно различить цепь с орденом Аннунциата, ордена Святого Маврикия и Лазаря и орден Карагеоргевича на широкой ленте… Вслед за новобрачными шествует ее королевское высочество под руку с герцогом Бергамским, затем принцесса Адиле с графом Чиано, остальные принцессы, венгерские гости».
Его высокое величество чрезвычайно серьезен, даже угрюм. Он на двадцать лет старше своей невесты.
– Ваше высокое величество, желаете ли вы взять в жены ее сиятельство графиню Джеральдину Апонюи? – гнусаво прозвучал в наступившей тишине голос вице-председателя парламента.
– Да.
– Желает ли ваше сиятельство взять в мужья его высокое величество?
– Да.
– Именем закона объявляю…
Конец фразы потонул в громе аплодисментов. В соседнем зале грянул оркестр. «Словно сокол, словно лев, словно орел…» – прямо не гимн, а зоологический сад.
С улицы доносится артиллерийский салют, звон колоколов и выкрики муэдзинов.
Новобрачные покидают зал.
Приглашенные беспорядочно толпятся у выхода, стремясь протиснуться вперед.
Вехби Лика бежит вниз по лестнице.
– Прошу вас, господин министр…
– Я вас слушаю…
– Не могли бы вы мне сообщить, какие подарки получены его высоким величеством из зарубежных стран?
Сотир Мартини недовольно морщится, но все же начинает перечислять подарки. Господин Вехби, повторяя вслух, записывает.
– От Венгрии, родины невесты, четыре белых рысака и коляска, два больших ковра из Греции, от господина Муссолини четыре бронзовые вазы, автомобиль марки «мерседес» от канцлера Гитлера…
Во дворе гости из провинций, образовав круг, отплясывают народный танец.
Вехби Лика сунул блокнот в карман и решительным шагом направился к Нуредин-бею, спускавшемуся по ступеням рука об руку с Ферид-беем.
– Здравствуйте, Нуредин-бей!
– Здравствуйте, Вехби-эфенди!
– Как вам понравилась церемония?
– Великолепно.
– Воистину великолепно. Я так взволнован. Ах, извините! Добро пожаловать, Ферид-бей!
Ферид-бей вопросительно взглянул на него и повернулся к Нуредин-бею.
– Позвольте, Ферид-бей, представить вам известного албанского журналиста господина Вехби Лику.
Ферид-бей протянул ему кончики пальцев.
– Я не имею обыкновения читать албанские газеты, бросаю в корзину, но о вас я слышал. Даже что-то читал из ваших репортажей.
– Благодарю вас. Как вам понравилась церемония?
– Неплохо.
– Королева – необыкновенная красавица.
– Признаться, я не питаю особой склонности к красивым женщинам.
– Почему же?
– У красивой женщины, как правило, скверный характер и отвратительное поведение. С самого раннего детства все с ней носятся – как же, красавица, – вот она и начинает мнить о себе бог знает что. Отсюда все зло. Она вырастает спесивой, капризной, легкомысленной пустышкой. Для ее подруг это становятся очевидным уже в трехлетием возрасте, ну а для мужей – в трехсотлетнем.
– Но ведь бывают исключения, Ферид-бей.
– Несомненно. Исключение составляют только холостяки, такие, как мы с вами, Вехби-эфенди.
– Я имел в виду красивых женщин, Ферид-бей. Вот, например, ее высокое величество выгодно отличается от прочих красавиц.
– Разумеется. Отличие состоит именно в том, что она именуется ее высоким величеством.
Нуредин-бей досадливо нахмурился. Ферид-бей никак не может обойтись без своих шуточек и намеков. Ради них он готов на все, у этого человека нет ничего святого. И если в Америке все сходило ему с рук, то здесь такие остроты доведут его до беды. Не увести ли его отсюда?
– Что здесь происходит?
– Танцуют, Ферид-бей, – объяснил Вехби Лика.
Несколько южан, сцепившись за руки, отплясывали под музыку народного оркестра. Танцор, ведущий за собой цепочку, взмахивал платком и время от времени вскрикивал, круто поворачиваясь на месте, так, что разлеталась веером его белая юбочка.
– Кто это?
– Гафур-бей Колоньяри.
– А что за шрам у него на лбу?
– Старая история, Ферид-бей. Один крестьянин его ранил.
– Да что вы! С каких пор в Албании крестьяне стали поднимать руку на беев?
– Ну, такое случается редко, Ферид-бей. Его за это строго наказали.
– Казнили?
– Нет. Посадили в тюрьму, по закону.
– Какой тут может быть закон! А за что он его?
– Вопрос чести.
– Чудеса! Вы действительно думаете, что у мужиков есть какое-то понятие о чести?
Танец кончился, все расступились, образовав широкий круг. Какой-то офицер принес стул. За ним появился долговязый усатый горец в народном костюме, уселся на стул и ударил по струнам чифтели.[73] Потом, вдруг испустив пронзительное и протяжное «хэ-э-эй», запел:
– Какая прелесть! – воскликнул Вехби Лика.
– Наверно, и разбойничьи песни так начинаются, – заметил Ферид-бей.
– Фишта, наш знаменитый поэт, тоже использовал этот прием.
– Это в духе народной поэзии.
– Вот именно. Так можешь смело петь о любом из нас, и не ошибешься, ведь не родится же второй такой, как я или как вы, например. А как называется инструмент?
– Чифтели.
– Иностранное слово?
– Нет, албанское. От слова «чифт» – «пара». У него только две струны.
– А «чифт» – вроде турецкое слово.
Певца сменили несколько южан в тюляфах с шишечками на макушке. Склонившись голова к голове, они запели без музыкального сопровождения:
– Эта песня может пленить любого, – произнес Ферид-бей.
– Вам действительно нравится?
– Ничуть. Я говорю пленяет в том смысле, что, когда эту песню слушаешь, кажется, будто она никогда
