Презрительно смежив длинные ресницы. Джамуха как плетью щелкнул:
– Раб.
– Верно. Раб хана Тэмуджина, собака у его порога. – Внезапно спохватился:
– Что ты сказал? Я – раб? Как ты смеешь! Мои род идет от праматери Алан-гоа, от Бодончара… Я – внук Хабула, первого хана монголов!
– Знаю, знаю, кто ты…
– То-то… Сейчас архи пить будем. Подожди, позову баурчи.
– Никого звать не надо. Я не хочу, чтобы меня тут видели.
– Ха-ха! Боишься?
– Боюсь. Но не за себя, за тебя. Если Тэмуджин узнает, что я был твоим гостем, что с тобой сделает? Табун коней подарит?
Алтан кулаками растер виски.
– А что, и подарит. Если преподнесу ему твою голову.
– Давай… – Джамуха снял с руки плеть с рукояткой из ножки косули (копытца были оправлены бронзой), сунул ее за голенище широкого гутула, сел возле старика. – Таким, как ты, что остается? Торговать головами нойонов, рожденных благородными матерями.
Свирепо раздув щеки, Алтан выдохнул:
– Ну… ты!.. Не брызгай ядовитой слюной! Не посмотрю, что гурхан…
– А что ты можешь сделать? Голову с моих плеч, Алтан, еще снять надо.
И не много получишь за нее у анды. Лучше уж побереги свою. Неумна твоя голова, но все же голова.
– Оскорблять меня приехал? Меня, в моей юрте? – Алтан, багровый, потный, горой надвинулся на Джамуху, протянул руки, норовя вцепиться в воротник.
Выхватив из-за пояса нож, Джамуха приставил лезвие к рыхлому животу Алтана.
– Полосну, как будешь кишки собирать?
Алтан отступил на шаг, быстро глянул на стенку с оружием – далеко! засопел, куснул губу, грязно выругался. Толкнув нож в ножны, Джамуха сказал с горькой усмешкой:
– Ни годы, ни невзгоды не прибавили тебе ума, Алтан. Расхрабрился.
Багатур! А где была твоя храбрость, когда закатывали в войлок Сача-беки и его брата, когда ломали хребет Бури-Бухэ? А они, как и ты, потомки Бодончара… Не я ли говорил Сача-беки, и тебе, и Хучару: берегитесь Тэмуджина, темны его помыслы, безжалостно сердце. Вам казалось, вы умнее меня, хитрее Тэмуджина. За свое безрассудство Сача-беки заплатил жизнью.
Придет и твой черед, внук Хабула.
– Не пугай меня. Не пугливый.
– Не пугать пришел – вразумить. А ты, наполнив брюхо архи, утопив в вине остатки рассудка, лезешь в драку – тьфу!
Джамуха вскочил, шагнул к выходу.
– Постой… – Алтан растопырил руки. – Не уходи. Нам не надо ссориться. – Торопливо смахнул со столика кости, налил в чаши архи. Давай выпьем и поговорим. Садись.
Джамуха опорожнил чашу одним глотком. Алтан пил медленно, трудно; мутное вино стекало по засаленному подбородку, тяжелыми каплями шлепалось на голое брюхо. Выпив, как будто протрезвел, притих.
– У тебя что за праздник? – Джамуха брезгливо прикоснулся пальцем к столику, залитому вином, заляпанному белыми чешуйками застывшего бараньего жира.
– Какой там праздник!.. Никого не хочу видеть… Сижу один. Думаю и пью. Потом пью и думаю.
– О чем?
– О чем, о чем… Как будто не знаешь! – Лицо Алтана вновь стало густо-багровым. – Ты все знаешь, хитрый Джамуха.
– Да, я знаю много, – миролюбиво подтвердил Джамуха. – Если бы вы вняли моим словам в то далекое время… Но что говорить о прошлом! Тебе, Алтан, от отца, не от Тэмуджина, досталось богатое владение – тучные стада, быстрые кони, ловкие пастухи и храбрые нукеры. В чьих руках твое владение? Люди моего анды, вчерашние харачу, правят твоим владением.
Вместе со своими воинами и ты в битве добывал хану победу, но добро, захваченное тобой, ушло нукерам Тэмуджина. И это только начало…
– Не натирай солью мои раны, Джамуха.
– Без соли пресен суп, без горькой правды бесполезны речи. Чего ты ждешь, Алтан, на что надеешься? Черная ворона не станет пестрым рябчиком…
– Теперь уже ничего не сделаешь! – Алтан обреченно вздохнул, потянулся к архи, но передумал, махнул рукой. – Волчонка-сосунка затопчет и телок, но и бык не устоит перед матерым волком. – Алтан судорожно глотнул слюну, вновь покосился на кадку с архи. – Говори, Джамуха, что тебе надо, и уходи.
Аргал в очаге прогорал. Круг света сузился, в сумраке едва угадывались решетки стен юрты, густые тени легли на лицо Алтана. Джамуха расшевелил огонь. То, что он хотел сказать, было очень важно, и ему
