Когда они пришли в посёлок, Робин еле переставляет ноги. Встревоженный взгляд отца он воспринял спокойно и даже кивнул успокаивающе — мол, всё в порядке. Сестричку Мэри привезли спящую на спине гуанако, которую вели, окружив со всех сторон серьёзные такие же, как она карапузы, её сверстники.
Тип каши, которая была на ужин, сын полковника не определил. Да и не определял. Он употреблял её внутрь сосредоточенно и вдохновенно. На следующее утро был танец «уж на сковородке», восхитительная пшённая каша, скачка на север и огромный неиссякаемый мир трав, кустарников, лощин.
— А в вашей школе действительно нескучно, — выразжает свою первую неодносложную мысль сын дипломата.
— Это курс детского садика, — объясняет Натин. — Просто я тут с семи лет, поэтому у меня многое пропущено, вот друзья и помогают подтянуться. А твоя сестрица успела вовремя. Когда выучится — будет знать не меньше, чем настоящие русские.
— Интересно, наверное, в четвёртом классе учат диких коров доить на ходу? — это уже, конечно по-английски. Маловато слов он пока запомнил.
Услышав перевод, парни засмеялись, и ответ снова пришлось переводить.
Полковник в затруднении. С одной стороны он отдаёт себе отчёт в том, что находится действительно в столице. Ему показали диспетчерскую и даже позволили тихонько посидеть там, изредка переводя по его просьбе некоторые фрагменты звучавших там разговоров. Показали карты, на которые нанесены все посёлки, отмечены коммуникации. Объяснили, что сейчас горячая пора — дети следуют в школы — поэтому много хлопот с транспортом. Приходится задерживать или менять маршруты многочисленных речных судов.
С другой стороны ничего судьбоносного в этой столице не происходит. Нат, про которого все в один голос говорят, что он самый главный, часами толкует о чём-то со своей угольно чёрной женой и разными людьми, что заглядывают под навес дома, где они остановились. На решение важных вопросов это непохоже — детвора там роится, малыши рисуют свои каляки. Иногда заглядывает древний дед, что прогуливается целыми днями со своей клюкой по всему городку.
Колоритная, кстати, личность. Его все знают, зовут Славкой. Но он сам больше развлекается с детворой. То расспрашивает, то рассказывает что-то, но всегда не подолгу. Моун знает, что во многих поселениях бывают такие безобидные личности, вроде местной достопримечательности. Безвредные.
Носится детвора, спешат по важным делам взрослые, а он, разведчик в стане… не врага, конечно, скорее возможного конкурента, учит язык и беспрепятственно суёт свой нос во всё. Детишки окунулись в водоворот бытия, супруга пропадает среди женщин, а прислуга… придраться не к чему, всё содержится в порядке, но слуга пропадает в загоне с лошадьми, а служанка не вылезает из прачечной. Там, говорит, всегда весело, есть о чём поболтать.
Заглядывал полковник в эту прачечную. Барабаны с водой и паром, рычаги и вентили. Короб тёртого мыла с мерным ковшиком и сушильный шкаф. Всё само крутится, и нет никого. А вот в гладильне — бабье царство. Горячие барабаны, утюги всех фасонов, бабы и девки, как их здесь называют, тарахтят без умолку, а то песни поют. Пришивают метки, выводят пятна — и всегда сдержанная флегматичная Джейн с озорной улыбкой наглаживает детские трусики в ритме вальса. Незнание языка не мешает ей получать удовольствие от жизни. Хотя, чего тут не знать? Возьми, дай, забери.
Перед его взором протекает отлично организованная жизнь. В радиоклассе на плакатах, которыми увешаны стены, нарисовано то, над чем бьются учёные на его родине. Пользуясь тем, что никто не видит, он, руководствуясь инструкциями этих изображений, за полтора часа собрал из имеющихся здесь деталей приёмник, и, поелозив сердечником внутри катушки, услышал в наушнике местный канал новостей. Негромко, но отчётливо.
Вчера Робин вернулся со стрельбища и рассказал фантастические вещи. Вернее, не более фантастические, чем рассказанные ему в военном училище о вооружениях старого мира. Но, дети, есть дети. После этого ребенок весь вечер тренировался плеваться из трубочки по качающемуся на верёвке чурбачку. А перед этим была рогатка. Нет бы, позанимался стрельбой из лука! Этот вид спорта здесь тоже в ходу, но менее популярен.
Интересно, что тут понадобилось этому деду?
— Хай. Май нейм из Слава. Ё сан из бетте скаут вен ю.
— Ду ю спик инглиш?
— Дую, но слабо. Сам вёдз. Инглиш воз вэри попьюла ин олд вёрд.
Подошла Натин.
— Слава плохо говорит по-английски, и почти совсем ничего не понимает.
— Спасибо, — полковнику становится значительно легче. — Спроси его, действительно ли он помнит ту, прошлую Землю.
— И спрашивать не стану. Все знают, что он попал сюда из прошлого, у нас и другие люди есть, которые оттуда. Старые, конечно все. А сейчас он просит объяснить, почему ты, вместо того, чтобы всё разузнавать, ведешь себя так, будто это всё тебя не касается? — на лице девочки ехидная ухмылка.
— Я хотел притвориться, как будто мне ничего не интересно, чтобы вы не догадались об истинном значении моей миссии.
— Далеко едут для того, чтобы узнать про новые места и повстречать других людей. — теперь Натин смотрит на собеседника, как на не сильно умного человека, с сочувствием, что ли? И, кажется, дед не так уж сильно не понимает о чём идёт речь. — А вы приехали очень далеко, значит, хотите узнать очень много.
— Получается, Слава спокойно доживает здесь свой век. А кто о нём заботиться? — разговор о его особе Моуна не интересует. Он здесь действительно, для того чтобы разузнать и разобраться.
— Заботиться о нём никому не нужно. Еда, тепло и чистая одежда тут имеются. А спокойно доживать он не будет. Поедет на факторию, когда Нат решит, наконец, где её основывать. Если бы вы нам правильные карты дали, это было бы проще, а сейчас приходится гадать, толи в фиордах Гренландии, толи на Потомаке, или вообще на реке святого Лаврентия.
— Постой! Ты в курсе планов руководства? Тебе же совсем мало лет!
— Все в курсе. Мы поселимся неподалеку от вас, будем лечить, учить, и станем одним человечеством. Русские всегда так делают.
Вот она опасность. Поглощение! Ассимиляция! Он уже понял по поведению своих людей, как действуют на них здешние реалии. Затягивают. Этот шарм даже на полковника уже начал влиять.
Видимо, что-то изменилось на его лице. Натин примолкла, а дед что-то ей сказал.
— Если торопитесь отправить отчёт домой, то до побережья Лабрадора мы вас подбросим самолётом, — перевела эта стрекотушка. — Дальше не хватит… она затруднилась с переводом
— Фьюэл, — подсказал он машинально. — Вы что, предлагаете мне оставить тут свою семью?
— Хотите, забирайте с собой. Или можете послать пакет со своей бригантиной, с ней уже заканчивают на верфи. Или нашим поисковым группам поручить доставку сообщения вашему начальству, мы уже наладили авиамост через северную Атлантику. Опять же, разведывательные корабли сейчас стянуты в Норвегию, подбросят тебя. — Натин переводит без запинки.
— Я подумаю. А скажите, у вас тут что, совсем нет никаких секретов?
Выслушав перевод вопроса, дед некоторое время молчит. Потом спрашивает сам.
— Такое понятие, как единство нации. Оно ведь должно быть тебе близко?
— Да. Без этого невозможно создать прочное государство.
— Тогда представь себе, что одна часть нации хранит секрет от другой части нации. Эта нация может быть единой? — и старик, и переводчица смотрят на собеседника с интересом.
— Не всем же можно доверить важные государственные тайны! — восклицает полковник.
— Действительно, — ухмыляется Натин, — а вас там очень трудная жизнь. Если нельзя доверять людям… я бы сбежала.
Старик и девочка идут потихоньку о чём-то переговариваясь, а до дипломата вдруг доходит, что случись ему попытаться обидеть кого-то из них даже один на один, в успехе он, сильный мужчина, вовсе не уверен. Здесь посреди густонаселенного посёлка эти двое напоминают крадущегося хищника. Ветхий старик и угловатая девчушка.
Моуну здесь нравится. Нравится, что у жены прекратились приступы мигрени и она регулярно бывает с ним ласкова. Нравится, что не случается больше чувства тяжести в животе. Нравится, что дети по вечерам не пристают к нему с разными глупостями, а выключаются до утра, как только гаснет последний проблеск света за окном. Золото, которым он планировал расплатиться за найм дома и оплату жизни лежит в сундучке нетронутым. Это ему безразлично. Его стране угрожает опасность. Если замыслы хозяев этой земли осуществятся, то привычный ему с детства мир рухнет, превратившись в подобие этого, где будто издеваясь надо всем святым, бумажные ассигнации используются после дефекации в гигиенических целях, а любая женщина имеет право на любого, по её выбору, мужчину.
Как-то неубедительно он опасается. Скорее по привычке, или из чувства ответственности. Его долг — отстаивать территориальную целостность и конституционные права народа штата Нойс. На что же из этого могут покуситься русские? Но губернатор! И сенаторы! Мэры поселений! Другие уважаемые люди! А пастор! Эти безбожники не страшатся гнева господа.
Чёрт! Не получается накрутить себя! Совсем иначе голова работает. Интересно, команда корабля, что стоит в ремонте или расквартированный в лесничестве десяток стрелков тоже уже морально изуродованы, также как и он. Если так, то домой они вернутся только за тем, чтобы привезти сюда свои семьи.
Робин сегодня впервые идёт в школу. Вчера он перебрался из родительского дома в комнатку, в каких обитают все школьники. Считается, что ребятам так сподручней шалить. Четвёртый класс считается уже сложным — химия и физика. Да и история с географией преподаются с подробностями.
Собственно утренний ритуал с началом занятий не меняется. К общему фону добавляются удары школьного колокола, отсчитывающего уроки. Кроме проблем с языком сына дипломата ожидала длинная череда разочарований и огорчений. Он оказался неучем во всём. Даже в счёте, в котором всегда полагал себя мастером, он отставал. На уроке вязки его учили набирать петли и начинать ряд, когда остальные вывязывали пальцы перчатки. Тут же выяснилось, что прясть он не умеет совсем, а поскольку ни выходных, ни времени для самостоятельной работы в этой школе просто нет, ничего не остаётся, как заносить обнаруженные пробелы в образовании в список для работы на каникулах.
Только бы отец не вздумал слишком быстро возвращаться домой, в Америку. Робин сегодня впервые выковал гвоздь, завтра на химии смешивание чёрного пороха с последующими проверками на испытательной ступке, подобие треугольников на геометрии, сообщающиеся сосуды на физике, насаживание лопаты на черен на труде и сравнение свёкол, реп, редек и морковей на травологии. И вчера он, наконец, попал кистенём куда метил, а не около.
Уроки в школе интересны не только тем, что из-за доски изредка выглядывает мишень, которую обстреливают из рогаток. Забавно и то, как уворачиваются от рикошетов учитель и ученики, сидящие на первых рядах. В классе не суетно, но порядки на классические не слишком похожи. Вмешательство любого желающего в работу у доски — рядовое явление. Сегодня геометрическую задачку наперебой решили тремя способами и заспорили по поводу четвёртого так, что учителю пришлось вмешаться и указать на использование при решении верного, но недоказанного ранее утверждения — теоремы, которую они еще не прошли. Ну, тут её и прошли, сгоряча доказав двумя верными способами и одним неверным.
Привычка здешних людей набрасываться кучей на всё важное, интересное или сопротивляющееся проявляется и здесь. Классы невелики, человек по десять. Несмотря на то, что и Коулько, и Натин, и Ширяй учатся в других, тосковать не приходится. Разбудят, затолкают куда нужно, подвинутся, пропуская к миске. Школьный период здесь краток, поэтому детки торопятся, расходуя каждый миг драгоценного светлого времени на решения, деяния, вопросы и всё остальное, связанное с учебным процессом. С наступлением темноты все погружаются в сон, игнорируя наличие электрического освещения. Такова школьная традиция.
