— Уходить надо, — отрезали мужики, и сколько ни возражал Угрим, сколько ни убеждал, что никакие не оборотни к стенам Партизанки пришли, мир настоял на своем.
И людины ушли в Куяб.
А про Быка решили, что кровью на бранном поле позор смоет.
Воинский стан отодвинулся от загона почти на стрелище — от греха подальше. Лишь пятеро часовых, опасливо поглядывая на «изолятор», прохаживались вдоль вала. Заметив Кукшу, двое преградили ему дорогу, пришлось показывать серебряную табличку. Едва завидев сокола, часовые почтительно отступили.
— Я тот, кто установит порядок, — сказал Кукша. За время, проведенное с хазарами, он научился вполне сносно говорить на тюркском.
— Тот, кто пришел по велению Непобедимого, может следовать, куда пожелает.
Кукша высокомерно улыбнулся и вскарабкался на вал. В загон он входить не торопился.
Поле гектара в два-три предстало пред его взором. Впрочем, поле — это то, на чем хоть что-то растет. На этом же не было ни травины. Поднимая клубы пыли, по утрамбованной земле носились слоны. Они то выстраивались клином, то растягивались в цепь. Заправлял забавой матерый слонище со сломанным правым бивнем, выбитым левым глазом и хоботом, укороченным не иначе как ударом меча. На спине вожака раскачивалась хлипкого вида башенка, из которой время от времени слышались отчаянные вопли и стенания. Едва погонщик подавал голос, слон тормозил и с размаху заваливался набок, ерзал по земле, дрыгая ногами. После того как вожак поднимался, воплей довольно долго слышно не было. Потом все повторялось.
Едва взглянув на разгулявшихся гигантов, Кукша понял, что попал. Попал по полной программе, так же как тогда, в двадцатом веке в Буграх, а то и похлеще. О том, чтобы усмирить слонов, не могло быть и речи. Не то что усмирить, тут в загон-то не войдешь.
Вал отделялся от изрядно потрепанной городьбы широким рвом. Вот если бы ров вдруг исчез или, скажем, стражи забыли поднять мост... Кукша ухватился за идею. В этом случае слоны вырвутся на волю и либо будут наконец умерщвлены, либо скроются на необозримых Полянских просторах. В любом случае, дело можно будет вывернуть так, будто Кукша был уже готов с помощью тайных заговоров и заклинаний утихомирить бестий, но идиоты-охранники все испортили. Дело за малым — перекинуть мост и указать слонам дорожку, да еще «идиотов-охранников» заблаговременно отправить на тот свет, чтобы лишнего не сболтнули...
Арачын дал знак, и десяток разведчиков, неслышно скользя по лесным мхам, растворился в березоле. За ним всего лишь в стрелище раскинулось селение, в котором скрывались враги. Кровь стучала в виски Арачына, рука сама впивалась в рукоять сабли. Отборная тысяча Ирсубая вот-вот обрушится на убежище полян. Проломит ворота, ворвется за городьбу и зальет селение кровью... Скорей бы! Но мудрый берет терпением, а глупый — напором. И Арачын ждал. Еще неизвестно, с чем вернутся разведчики.
Отборная тысяча Ирсубая застыла, сдерживая мощь и ярость.
Разведчики вернулись уже к полудню, и не одни, а с едва живым Умаром.
— Мы нашли только его, — потупил взор начальник разведчиков Ахыс, — в селении никого нет. Там все брошено, господин! Мы обыскали округу, но поляне исчезли, они ушли, господин.
Арачын с трудом сдерживал гнев. Этот Ахыс — глупый баран, а не воин. Только глупый баран позволит погибнуть боевому коню от бескормицы, потому что баран думает только о себе. Только глупый баран не способен выполнить простого поручения, которое дал ему начальник. Наверняка Ахыс даже не выяснил, куда ведут следы! О, если это так, многие беды посыплются на его голову...
— Ты, конечно, узнал, как давно и куда ушли наши враги? — процедил Арачын.
— В Куяб, господин, мы нашли их следы, господин, — затараторил Ахыс, — они ведут к тракту. Они ушли два дня назад, господин. В следах много воды, а дождь шел только позавчера ночью.
После короткого привала хазарское войско повернуло обратно.
Из своей прошлой-будущей жизни Кукша крепко усвоил одну простую истину: человек с бумажкой — Человек с большой буквы. Иная бумажка и двери откроет, и запоры снимет. А уж серебряная табличка, на которой изображен сокол...
Это же генеральная доверенность. Делай, что хочешь, и все по закону.
«Дурной старикан, его ж вокруг пальца обвести — нечего делать. Пожил бы, как я, в девяностых, — размышлял Кукша, спускаясь с вала и изо всех сил стараясь не оступиться, — враз бы голова на место встала, небось, понял бы, что к чему, не разбрасывался бы табличками».
— Вот что, — сказал он охранникам тоном, не терпящим возражений, — опустите мост и выведите слонов из загона. — Хазары хлопали глазами и недоуменно смотрели то на Кукшу, то на табличку, которую тот держал перед собой, как икону. — Чего вылупились? Непобедимый велел привести к его прекрасной белой юрте слонов. Непобедимый сказал, что шаманы разожгли священные костры, шаманы окурят слонов священным дымом и они станут послушными, как ягнята.
— Как же мы выведем слонов, разве ты не видел, что они выделывают?!
— Ты считаешь себя умнее Силкер-тархана?! Мне вернуться ни с чем и сказать, что воин ослушался Непобедимого?!
— Господин, — поклонился начальник воинов, — мы выполним то, что ты приказываешь, но скажи, как нам это сделать?
— Почему ты спрашиваешь?! Разве у вас нет аркана? Заарканьте вожака, остальные слоны проследуют за ним. — Кукша ободряюще похлопал воина по плечу. — Твой тархан думает о тебе, воин. Поверь, с тобой ничего не случится. Слон только с виду страшный, а как почует петлю на шее, становится кротким.
— Приказ Непобедимого — закон для любого из его воинов.
И воины опустили мост и вошли в загон. И там погибли под ногами взбесившихся слонов.
Танковый корпус, ворвавшийся на птицеводческую ферму, буря в пустыне, смерч над многолюдным городом, асфальтоукладчик на детской площадке — вот что такое три взбесившихся слона в боевом стане. Сколько юрт было втоптано в землю, сколько доблестных воев превратилось в лепешку... Ай-валяй, как жесток мир, как беззащитны люди.
Силкер-тархан пил кумыс, Силкер-тархан оплакивал былое могущество своего войска. Где они — бесстрашные багатуры, одним своим видом заставляющие трепетать? Разве замызганные грязью истошно орущие идиоты — это его багатуры? Где расторопные рабы, готовые выполнить любой приказ? Разве думающие только о собственной шкуре оборванцы — это расторопные рабы? Где повозки, способные перевозить военную добычу? Разве щепки, валяющиеся повсюду, — это его повозки?
— Я должен возблагодарить Всемогущего Тенгри за то, что вернул Умара и тот успокоил слонов, — Силкер-тархан осушал одну пиалу за другой, — отчего же в сердце моем нет благодарности?
Едва живой в чудом уцелевшую прекрасную белую юрту ввалился Арачын. Сотник застыл, ожидая, когда тархан заговорит первым.
— Зачем ты пришел? — выпучил налитый кровью глаз тархан.
— Господин, — поклонился сотник, — я пришел сказать тебе правду.
— Говори!
— Воины ропщут, воины не слушают своих начальников. Воины думают, что злые духи степи вселились в слонов, воины думают, что злые духи степи предостерегают от похода на славян.
— Зачем ты пришел?
— Господин, — упал на колени Арачын, — объедини свои войска в едином порыве. Нельзя медлить, господин. День-два — и твои воины направят оружие на своих начальников. Еще немного — и войско превратится в стадо баранов! Отдай приказ взять Куяб, и ты спасешь войско. Едва увидев врага, твои воины оставят страх и распри. Они сотрут с лица земли Полянский город, переметные сумы воинов наполнятся богатой добычей, а за скакунами будут идти на длинной веревке белолицые рабыни.
«Как он осмелился советовать мне, будто без него я не знаю, что делать? — устало подумал Силкер- тархан, осушая двадцатую пиалу кумыса. — Разве сотник может указывать полководцу? А не сломать ли ему позвоночник?»
Силкер-тархан уже собирался крикнуть стражникам, стоящим у входа в прекрасную белую юрту, чтобы
