дорогого. В голове все время — 5-й… Все-таки в этой торжественной и бодрой музыке есть что-то трагическое. Ненавижу свою зимнюю комнату. Все мне напоминает о моем нытье и неумении сберечь то, что берегла два года. Будет тепло — переселюсь на веранду. Скорей бы отбыли в Ростов наши. Хочу музыки на весь дом.
„Любовь должна быть трагедией, величайшей тайной в мире! Никакие жизненные удобства, расчеты и компромиссы не должны ее касаться“ (Куприн).
Раньше слушала музыку урывками, когда они уезжали. Помню, любимыми были, конечно, все те записи, 5-й и 3-й концерты Бетховена, 1-й Листа, 1-й Шопена.
Ну и, пожалуй, все меня определенно считают помешанной. Постоянное уединение, музыка, резкость поведения. Да, я больна. Неизлечимо. Больна любовью. Но нет того раздирающего душу, что было тем летом. Оно где-то рядом, и лишь только порой я чувствую его присутствие. Дождик за окном так капает. Все-таки я немного люблю уют.
Спала хорошо. Но как неуютно в моей комнате! Встаю с таким нежеланием, так неохотно делаю зарядку! Как там все противно, напоминает зиму, мою скучнейшую жизнь. Правда, что жалость унижает человека. Я никогда не смогу никому из своих рассказать об этом, ибо их глаза становятся такими страдающими. И потом я не хочу, чтобы моя любовь была наружу. Не хочу видеть в нем мужчину. Он для меня нечто другое — друг, товарищ моих размышлений, прекрасной музыки. И любить мы могли бы друг друга (по крайней мере я) свободно, не ревнуя, не связывая свою любовь цепями. Мне кажется, что брак — это оскорбление любви. Люди боятся, что их разлюбят, и стараются устроить свою жизнь спокойно. Они смиряются с потерей счастья, лишь бы видимость счастья. Для меня любовь стержень всей моей жизни. Если он выпадет или надломится — я упаду.
Погода чудная. Летний парящий день после ливня. Но все кругом голо и только начинает пробуждаться. А сколько на солнце паутины! Она облепляет мои руки, щеки, нос, щекочет по шее и губам! На востоке висят грозовые облака. Даже не висят, а теснятся. Но скука, скука. Берлога. Родители все делают для меня. Они чудесные, бескорыстные люди, но… я их не люблю, а только привыкла. Я должна быть им благодарна, но не могу. Вспоминаю, как жила, как они хотели, каких-то 2–3 года назад. Какое-то прозябание.
Сейчас невольно погрузилась в тот мир, которым жила тем далеким летом. Прохлада, запах веранды и этот чудесный, грустный вальс из 3-го Рахманинова. Вся моя жизнь — это сумбур, неуравновешенность, детские мечты, жажда большого чувства. Но мне кажется, я умею ценить все прекрасное: этот запах сена, тишину и спокойствие природы, запах дождя и травы. И еще музыку. Но все делается прекрасным, когда оно становится прошлым. Я страдала тем летом, но хочу, чтобы все вернулось. Все кажется прекрасней, когда оно коротко. Если бы мне сказали, что мои дни сочтены, то все вокруг наполнилось бы иным смыслом, прелестью.
Имела разговор с отцом из-за моего раннего переселения на веранду. Ночи еще морозные. Он расстроился, а я — нисколечки. Я очень несправедлива к своим родителям, они ведь жалеют меня. Но надо же им понять, что не могу я каждый шаг своей жизни ступать с опаской. Я живу не для глаз окружающих, а для того, чтобы не упасть в своих глазах, чтобы можно было мечтать о
Сегодня мне было хорошо, и поэтому я долго не бралась писать. Они уехали. Убирала, мыла полы. „Грёзы любви“ вдохнули в меня что-то прежнее. Опять почувствовала себя ребенком, любящим беспредельно и живущим только одной любовью. Но нет прежней безоблачности. Есть какие-то „но“. Да, он для меня недосягаем, но я и не стремлюсь к нему. Все-таки моя любовь не вечна, ибо она не несет в себе заботы о любимом, нежности к нему. Мне уже нужен и кто-то реальный, кого можно было бы ласкать, целовать, жалеть. Мужчина, по-моему, способен любить вечно, безнадежно, женщина — нет.
Я чувствую, что в моей жизни должно что-то произойти. Это лето не может быть пустым. Оно принесет с собой что-нибудь.
Вот уже записываю почти неделю, и мне не очень противно. По-видимому, мои восприятия огрубели, душа покрылась оболочкой. Но говорить об этом с кем-нибудь я еще не могу.
И все-таки я счастлива. Ни у кого нет такой любви. И пожалуй, лучше нам никогда не знать друг друга, ибо он живет во мне такой же прекрасный, как музыка, природа, тишь Дона, утренняя заря. Все это неразрывно связано с ним. Боюсь, что при близком знакомстве он покажется мне чужим, и тогда смогу ли я полюбить такого, какой он есть, и не будет ли встреча самым большим разочарованием в моей жизни? Но нет, тот, кто так искренен, так сливается с музыкой, не может быть иным. Он в тысячи тысяч раз лучше, чем в моих мечтаньях.
Бывают такие минуты, когда у меня появляется нежность к себе. Я вижу в себе чистую девушку. Боже мой, как бы я ненавидела себя, если бы покрылась грязью жизни! Помню свои первые ощущения, когда я кляла себя, считала изменницей, если любезничала или просто ласково говорила с кем-либо другим. Но сейчас я вижу, что не могу упрекнуть себя ни в чем. Еще помню, каким все было наполнено смыслом тем летом. Я уже не помню точно тех ощущений. Ах, почему я не писала тогда? Но рана была слишком свежа и излияния даже на немой бумаге заставляли меня страдать от пошлости. Какую радость доставляло мне мельчайшее событие: если я, разгоряченная, нырну в холодную воду или пересилю свой страх, сделаю что-нибудь необычное, то думаю: „Вот живет где-то эта Наташа, а ты и не знаешь, сколько бы счастья она смогла принести тебе!“ А ночью луна в лицо, звезды и какой-то бред всю ночь: соната Листа, его ласки, тишина. Утеряно навсегда!
Не могу выразить на бумаге все, что чувствую. Как обидно и больно.
Посадила 2 грядки: редис, салат. Носила лопатами чернозем. В одну грядку — 18, в другую — 46 (нам столько лет вместе).
Туча, озаренная лучами заката, летний ветерок и 5-й концерт. Я люблю делать то, что сможет сгубить меня. А еще я хочу подарить свою любовь, жизнь, счастье тому, кто мог бы понять каждый мой шаг, кому ничего не надо объяснять. Ненавижу объяснения.
Боже, как меня тронули глаза Верки, когда я отдала ей цветную корзинку! По натуре я плохая, была такой, когда жила не задумываясь, а сейчас все больше и больше думаю, вспоминаю его и невольно становлюсь добрее.
Сумерки спускаются, ласкают землю, размягчают небо. Так хочу видеть Любку! Это она заставила меня ощутить то, чем я живу сейчас. Я перед ней в неоплатном долгу.
Как мне хорошо сейчас: легко, бездумно, немного грустно. Дон сегодня так манил меня. Он для меня тайна, а я люблю все неизведанное.
Как мне дорог тот запах дымка! Опять связь с далеким тем летом.
Концерт Листа вдыхает в меня такую свежесть. Лист — вообще отрада. „Грезы любви“ как будто говорят: „Люби, люби и верь, что приходит заря“.
Опять разожгла в себе прежнее. Хотела, чтобы все повторилось, но это так тяжело и прекрасно только в воспоминаниях. Теперь я знаю, что такое любовь и что привычка. Любовь сжигает, она сладка, горька. Привычка сильна, но ею повелевает рассудок. Она спокойна. Я б не пережила, если б потеряла его. Что будет со мной через несколько лет? Ну и хорошо. Буду гореть до конца.
