– У меня сбежит тесто, – ответила Галина Алексеевна. Она не любила, когда ее отрывали от дела.
– Всего на минуту.
В белом фартуке она показалась в дверях. Лицо ее раскраснелось. Сердитым взглядом Галина Алексеевна окинула Федора Ивановича и Усмана.
– Что за спешка? – Она оглянулась на кастрюлю, стоявшую в кухне на плите.
– Сколько лет мы с тобой уже прожили, Галя? – спросил у нее Федор Иванович.
Брови у нее, запачканные мукой, поднялись.
– За этим ты меня и звал? – Она повернулась в дверях, собираясь опять скрыться в кухне.
– Нет, подожди, – настойчиво сказал Федор Иванович. – Сперва ответь.
На этот раз Галина Алексеевна с несколько большим вниманием перевела взгляд с Федора Ивановича на Усмана.
– Ты и сам знаешь. Федор Иванович согласился.
– Да, знаю. Уже пятнадцать.
– Зачем же спрашиваешь?
– Затем, что все это была ошибка.
Галина Алексеевна перестала оглядываться на кухню.
– Чья?
– Твоя и моя, Галя.
У нее между бровями появился бугорок, перерезанный складочкой.
– В чем же, по-твоему, мы с тобой ошиблись?
– Ты своевременно не догадалась бросить меня.
На губах у Галины Алексеевны заиграла улыбка. Ее уже не обманывала интонация мужа, но она еще не могла вполне сообразить, что скрывалось за его словами. Она перевела взгляд на Усмана и увидела, как он под ее взглядом втянул голову в плечи.
Галина Алексеевна перешла в наступление.
– Нет, это ты должен сказать, за что я должна была тебя бросить.
Никакого тайного смысла уже нельзя было уловить в голосе Федора Ивановича, когда он устало ответил:
– За то, что я тюремщик.
– Знаешь, Федя, – спокойно сказала Галина Алексеевна, – если бы мы здесь были одни, то я бы сказала, что у кого-то из нас… – И, покрутив у виска пальцем, она скрылась на кухне, плотно прикрывая за собой дверь.
Федор Иванович, поворачиваясь к Усману, поинтересовался:
– Как ты думаешь, что она имела в виду? Тогда я сам и отвечу. Служба, Усман, есть служба. Конечно, она у нас с тобой невеселая, но кто-то должен и ее исполнять. Пока еще не наступило время, чтобы совсем не было ее. Ты что же, не согласен со мной? – И вдруг Федор Иванович круто изменил свой тон на официальный: – Ну, что же, сержант Юсупов, мы рассмотрим ваш рапорт. Но, как вам ' должно быть известно, принять его прямо из ваших рук я не могу. Надо знать устав. Вручите рапорт своему командиру, а он уже даст ему ход. Вы свободны.
Галина Алексеевна, приоткрывшая в эту минуту дверь из кухни, увидела, что Федор Иванович стоит с совсем отчужденным лицом и глаза у него излучают полярное сияние, а Усман стоит перед ним как в воду опущенный. Лишь одни коричневые крупные веснушки мерцают у него на лице.
– Можете идти, сержант, – сухо повторил Федор Иванович.
– Товарищ полковник! Федор Иванович! – не трогаясь с места, быстро заговорил Усман. – Я вам еще не все сказал. Не могу я своего фронтового друга сторожить.
– Какого друга? Крупное, широкое лицо Федора Ивановича обмякло, в зеленоватых, навыкате, глазах плеснулся испуг. Галина Алексеевна, совсем позабыв, что у нее делалось на кухне, прислонилась плечом к притолоке двери.
– В сорок третьем году под Самбеком он меня из-под танка вытащил, а теперь я должен…
Федор Иванович с беспокойством спросил:
– Он тебя сам узнал?
– Сам.
– А ты его?
– По уставу, товарищ полковник, нам не положено в разговоры с ЗК вступать.
Галина Алексеевна заметила, как Федор Иванович проглотил эти слова Усмана, не сморгнув.
– Хорошо, – сказал он, – оставь рапорт у меня. А пока я прикажу начальнику охраны, чтобы тебя перевели на другой объект.
– Может быть, Федор Иванович, я еще уговорю ее, – неуверенно сказал Усман.
– Нет, тебе все равно нельзя здесь служить, – почти вытягивая рапорт из его руки, твердо сказал Федор
