— Товарищ капитан…
— Молчи. Где Тиунов?
— Здесь, — ответил за его спиной голос Хачима. Мерлушковая шапка и плечи его были обсыпаны землей, красной кирпичной пылью.
— Я надеялся на тебя, а ты, твою… — испуганный взгляд Саши Волошиной заставил капитана поперхнуться. — Почему не взорвали развалины?
— Он предупреждал меня, — вставил брат.
Тиунов молча отошел в сторону, снимая шапку. Курчавая голова Хачима обмотана была бинтом, намокшим кровью.
— Ты ранен? — встревоженно спросил Батурин.
— Ничего серьезного, капитан, слегка задело осколком. Вот шапку испортили, подлецы. — Тиунов с искренним огорчением поворачивал в руках мерлушковую шапку. — Весь бок срезало. Капитальный ремонт надо давать.
Как всегда, в четыре часа утра, распахнулись ворота лагеря, и поток полураздетых военнопленных зазмеился по шоссе в город.
Не сразу Анна сумела передать Павлу о своем разговоре с Портным. В этот день снова дежурил Рудольф. Павел подстерег, когда он отлучился, и проскольнул в будку. Правда, на этот раз Рудольф отлучался всего на десять минут, но и этого им было достаточно, чтобы сказать то, что они должны были сказать друг другу.
Голос Павла непослушно вздрогнул, когда он переспросил:
— Ровно в двенадцать часов?
— Да, — подтвердила Анна.
Она видела его радость и радовалась вместе с ним. Но как будто камень лег сверху на ее радость.
— И точно в это время начнется налет? — спрашивал Павел.
— Да, — односложно отвечала Анна.
— Ты только подумай, что это значит! Может быть, в этот момент им нужны будут самолеты где- нибудь на фронте, но ради нас они посылают их сюда.
Анна уже все рассказала ему, но Павлу хотелось еще раз услышать.
— И связь будет прервана…
— В двенадцать часов.
Все же, вероятно, он что-то необычное уловил в ее односложных ответах и посмотрел на нее внимательнее.
— У тебя что-нибудь случилось?
— Нет-нет, — поспешно ответила она.
Но именно эта поспешность и насторожила Павла.
— Ты чего-то недоговариваешь.
— Да нет же, откуда ты взял?
Она постаралась овладеть собой. Кажется, это ей удалось.
— Ты, должно быть, беспокоишься за исход, — сказал он не так недоверчиво. — И за меня, да? Но ты же знаешь, как мы всё предусмотрели. И совсем скоро мы с тобой встретимся. — Ему, видно, очень хотелось сказать какое-то слово, и, оглянувшись на дверь, он сказал его — На воле.
— Да, Павел.
— Он возвращается, Анна. До свидания.
— До свидания.
Бесконечно тянулся день. Начался он у Анны, как обычно, с того, что она выдавала в проходной наряды. После этого ей нужно было ехать на мост.
— Мне сегодня, фрейлейн Анна, совсем не нравится ваш вид, — озабоченно сказал ей в комендатуре Ланге. — То есть вы мне всегда нравитесь, но с некоторых пор и пугаете. Вы никогда не улыбнетесь. Корф говорит, что это у вас оттого, что вы ненавидите всех нас.
— По-моему, господин Корф такой человек, что ему должно быть решительно все равно, есть на моем лице улыбка или нет, — сказала Анна.
— Браво, фрейлейн Анна, вы удачно сострили. Между нами говоря, Корф — сухарь. И, как это не дико, — женоненавистник. Ему всюду мерещатся враги, он даже готов заподозрить в такой хорошенькой женщине…
— Я же просила вас не говорить мне комплиментов, — дружелюбно попеняла ему Анна.
Ланге ее тон окрылил. Он воспринял это как первый признак, что крепость начинает колебаться. Они были в комендатуре вдвоем.
— Что поделаешь, фрейлейн Анна. Вы сами в этом виноваты.
— Вот и еще один комплимент, — пожурила его Анна.
Ее миролюбие заставило Ланге совсем воспрянуть духом. Но опыт подсказывал ему, что здесь надо проявить максимум осторожности. Лед явно начинал подтаивать, и надо не дать ему снова замерзнуть.
— Э, теперь уже поздно останавливаться, — он махнул рукой с видом полнейшей безнадежности. — Я человек эмоциональный, даже; служба здесь не сделала меня иным. Во всяком случае, вы уже имели возможность убедиться, что я не Корф. — И он не упустил случая заметить в адрес своего помощника — Тупица, солдафон, жандарм. Надеюсь, вы ему не передадите, фрейлейн Анна. Впрочем, я его не боюсь. — Он обошел вокруг стола, за которым сидела она, и, придвинув стул, сел рядом, положив руку на спинку ее стула. — Напрасно вы всегда так решительно отвергаете мои искренние попытки улучшить ваше настроение.
— Я уже не помню всех наших разговоров, господин Ланге.
— Тем лучше. — Его рука, лежавшая на спинке стула, передвинулась ближе к плечу Анны. — Я понимаю это как разрешение возобновить их снова. Считаю, что вы совсем необоснованно с таким предубеждением относитесь к перспективе провести вместе со мной вечер в офицерском казино.
Анна покачала головой.
— Я по вечерам предпочитаю оставаться дома, господин Ланге.
— Попробуйте один раз нарушить ваше правило, и я обещаю, что вы не раскаетесь, — с жаром подхватил Ланге. — Вы любите музыку?
— Я уже не помню, когда ее слышала, господин Ланге.
— А в нашем казино оркестр, можно и потанцевать. Неужели вам не наскучило каждый вечер оставаться одной?
— Нет, я остаюсь с соседкой.
— Возьмите и ее с собой.
— Ей шестьдесят четыре года.
— Еще лучше! — со смехом воскликнул Ланге. — Теперь я понимаю, кто вам навевает это настроение. Нет, дальше это так оставлять нельзя. Вы губите свою красоту…
— Это уже третий комплимент, — напомнила Анна.
— Я рекомендую вам серьезно подумать над моим предложением.
— Обещаю подумать, — сказала Анна, — если вы уберете свою руку.
— Извините, фрейлейн Анна. — Он встал со стула. — Не правда ли, вы сказали, что согласны?
— Я только сказала, что подумаю, господин Ланге.
Она не раз потом с удивлением думала, как ей тогда удавалось играть свою роль и даже симулировать колебания, в то время как его предложение так совпадало с ее собственными планами.
— Прошу, не лишайте меня надежды, которую вы сами только что подали. — Ланге испуганно поднял руку. — Не откладывайте и соглашайтесь сегодня же поехать со мной в казино.
— Это вы совсем быстро, — запротестовала Анна.
Однако Ланге, вкусившему уже сладость надежды, не так-то легко было теперь от нее отказаться.
— Мы пробудем там всего три-четыре часа.
