— И над ним тоже старший есть?
Рожков опять развеселился.
— До него далеко. Самый главный у нас товарищ Сталин.
Старик непритворно вздохнул.
— Его я только в кино видел. К Льву Николаевичу Толстому в Ясную Поляну ходил, к Ленину с делегацией от съезда казаков ездил, а к товарищу Сталину пока еще не проник. Но, бог даст, еще дойду, несмотря что старый.
«Дойдет», — поверил Рожков.
— Прикажите, товарищ генерал, чтобы к вашему самому главному начальнику представили меня. У меня уже время не терпит.
Рожков, хоть и обиделся на него, но вида не подал.
— Дайте ему машину с провожатым до штаба корпуса, — приказал он адъютанту.
— Провожатый у него есть, — заметил адъютант.
— Кто?
— Куприян Зеленков.
— А-а, знаю. Надежный казак.
Но этот надежный казак, когда они уже отъехали на генеральском вездеходе от КП дивизии, с возмущением заявил старику:
— Если бы мне и дальше пришлось с тобой на своих идти, я бы ни за что не пошел. Через тебя я мозоли уже с кулак натер. Это пехота пешком ходить привычная, а мы больше верхом.
— Привыкай, — нравоучительно ответил старик. — На лошади каждый дурак умеет кататься.
— Ты, дед, должно быть, и в могиле будешь ногами дрыгать, — съязвил Зеленков.
— А тебя, что ли, верхом похоронют?
— Это было бы неплохо, серьезно сказал Зеленков. — Вместе с конем было бы веселее лежать.
Сломленный усталостью последних дней и ночей, Милованов, всего на минуту отрываясь от карты, присел на край кровати и уронил на подушку голову. Мгновенно заснув, не почувствовал даже, как водитель укрывал его буркой.
Так и не узнал потом, сколько времени проспал, когда сквозь сон пробились к нему из-за двери сердитые голоса.
— Понимаешь русский язык или нет? — говорил кому-то его шофер. — Подожди час.
— Не могу я больше ждать, — неуступчиво отвечал ему другой голос, тонкий и совсем незнакомый Милованову. — И ты меня русскому языку не учи. Если боишься его разбудить, я сам смогу.
— Ты в своем уме, дед? Ведь он генерал.
— Это его должен немец бояться, раз он генерал. Не торчи на пороге, ну?!
— А этого ты не пробовал? — Слышно было, как шофер пошлепал рукой по прикладу маузера.
Вставая с кровати, Милованов приоткрыл дверь на переднюю половину дома.
— Что за шум?
Небольшого роста старик, в белом овчинном полушубке, выступил из-за спины шофера.
— Я тоже его просил, чтобы он на меня не шумел, — заговорил он, тут же и протискиваясь в комнату между Миловановым и притолокой. — Мне с ним больше совсем некогда дебаты разводить.
Милованов с удивлением смотрел на него. Старик поставил свой байдик в угол, расстегнул полушубок и, снимая с головы черную капелюху, поднял к нему взгляд.
— Если вы здесь самый старший…
— Пока я, — ответил Милованов.
Старик с сомнением оглядел его с головы до ног. Были они почти одного роста. По внешнему виду Милованов решительно не был похож на того начальника, которого так долго искал старик. Однако, взглянув в глаза Милованова, он вдруг успокоился. За свою жизнь он научился узнавать людей по глазам. «Он», — убежденно решил старик.
— Насилу добился до вас. Еще чудок, и было бы поздно.
— Поздно? — переспросил Милованов.
Вместо ответа старик вынул из кармана красный кисет, распустив шнурок, стал вытряхивать на стол. Вместе с посыпавшейся из кисета махоркой упала на стол сложенная в несколько раз бумажка. Старик аккуратно расправил ее на клеенке стола пальцами.
— Вот, — сказал он, искоса бросив на Милованова острый взгляд.
Всматриваясь в расправленную им на столе бумажку, Милованов вдруг перевел взгляд на свою военную карту, разостланную на столе.
— Это что же, Белая Глина?
— Она, — старик рассмеялся довольным, рассыпчатым смехом. — Я ее срисовал и в кисет схоронил, когда через фронт переходил. Наш хутор от Белой Глины в пяти верстах. Это элеватор, это мельница, а здесь станция, — говорил он, тыча концом черного высохшего пальца в бумажку.
— А здесь? — наклоняясь над столом, спросил Милованов.
— На этом краю, как от Тихорецкой на Сальск ехать, в аккурат двенадцать орудий стоят. Три — возле школы и по три через каждую улицу, на огородах. А на другом краю, как от Сальска ехать, закопаны шесть танков. Там же и снаряды сложены. В батюшкином доме, возле церкви — штаб. Батюшку с матушкой и с четырьмя детишками они на мороз выбросили.
— А как, чтобы на их мины не напороться, можно подойти? — еще ниже наклоняясь над столом и касаясь своей щекой небритой щеки старика, спросил Милованов.
— Вот здесь, товарищ генерал, по балке. Она к самой станице выходит.
Их дыхание смешивалось. Милованов почувствовал, как волнение обручем сдавило ему горло… Не только бесстрашно линию фронта перешел, но все сосчитал, запомнил.
Старик вдруг заспешил, застегивая полушубок и беря из угла свой байдик.
— Мне знакомый мирошник сказал, что мельницу и элеватор немцы будут взрывать. А в тюрьме на рассвете двадцать шестого января должны всех людей казни предать. Если не поспеете, ни за что пропадут люди…
Весь день 25 января под Белой Глиной гремел бой. К вечеру вторая дивизия решительной атакой овладела станцией. План атаки новый командир дивизии Григорович, назначенный вместо отозванного штабом фронта Шаробурко, построил так, чтобы одновременно нанести противнику удары с трех сторон.
Ошеломленные атакой, солдаты 3-й германской танковой дивизии и 444-й охранной дивизии разрозненными группами бежали из Белой Глины по единственному узкому проходу, еще оставшемуся у них. Ворвавшись на двор элеватора, эскадрон казаков вырубил команду подрывников в то время, когда она уже закончила приготовления к взрыву. Под копытами лошадей хрустела рассыпанная пшеница. Из ворот тюрьмы волной выливались люди, уже с минуты на минуту ожидавшие смерти.
Начальник штаба корпуса Ванин в полночь вошел к Милованову.
— Только что Белая Глина очищена от последних групп немцев. Перерезана железнодорожная ветка Тихорецкая — Сталинград.
В Белой Глине Милованов собрал всех командиров дивизий и полков, чтобы прочитать им новый приказ. Поднимаясь на крыльцо дома, в котором разместился штаб корпуса, Луговой столкнулся с выходившим оттуда Агибаловым. Скользнув по лицу Лугового коротким взглядом, тот первый уступил ему место на ступеньке.
В большом зале дома стоял посредине длинный стол. Позвякивая шпорами и шашками, офицеры рассаживались вокруг него на стульях вдоль стен. Металлический звон едва пробивался сквозь шум голосов.
Оказавшийся рядом с Луговым замполит командира корпуса Привалов заглянул ему в лицо:
— Ты что так почернел? Болен?
