– Да, но… ты привыкла к роскоши. И ты не сможешь прожить без своей музыки. Там, где живут моя мать и братья, думаю, никогда не видели рояля. Элиза, я не хочу, чтобы из-за меня…
Он вдруг стал покрывать поцелуями ее лицо, волосы, плечи.
– Мы всегда будем вместе, – прошептала она. – Мне рассказала о тебе музыка. У меня есть ты, и мне больше ничего не нужно, Джимми.
Он вдруг резко приподнялся на локтях и сказал:
– Я не позволю, чтобы ты превратилась… – Он стиснул кулаки. – У меня есть ты и океан. Там я потеряю вас обоих.
Они сидели обнявшись и смотрели на начинающее бирюзово бледнеть небо. Вдруг Лиззи тихонько рассмеялась.
– Это напоминает мне сказку, которую когда-то рассказывала мама. Кажется, это была русская сказка. Всадник остановился возле камня, от которого начиналось несколько дорог, в раздумье, какую из них выбрать. На этом камне было написано: «Направо свернешь – убитым будешь. Налево – коня потеряешь. Прямо пойдешь – убьют и тебя и коня». Не помню, какую он выбрал дорогу. Помню только, что этот человек не сдавался на милость судьбы, а боролся с ней. Мы с тобой тоже будем бороться, правда?
День они провели в постели. Лиззи спустилась вниз, когда услышала, как мадам Дидье уехала на своем «фиате» за покупками. Вместе с ней уехал и Виктор, охранник, – он помогал ей. Они заперли входную дверь и включили сигнализацию. Разумеется, Лиззи могла отпереть ее изнутри, но она не стала этого делать. Она сварила кофе, приготовила тосты, выжала сок из апельсинов. Она делала все это впервые в жизни и чувствовала себя очень счастливой. Прежде чем подняться с подносом к себе, она написала мадам Дидье записку – по-французски и очень крупными буквами – и оставила на столе в кухне: «Я вчера перекупалась и перегрелась на солнце. Позавтракаю у себя и никуда не пойду. Лиз».
Они больше не строили планов на будущее – спали, творили любовь, просто лежали, прижавшись друг к другу. Они слышали, как мадам Дидье ходила по дому, наводила порядок. Виктор, видимо, как обычно, сидел под навесом у входа и читал газету. Они с мадам Дидье не могли разговаривать, ибо не понимали языка друг друга.
Потом Лиз слышала, как мадам Дидье разговаривала по телефону с Берни. Она поняла, что Берни звонит из местного аэропорта Tenerife Sur.
– Я боюсь его, – вырвалось у нее.
– Почему? Ведь он муж твоей тети, да? – спросил Джимми.
– Да. Но он… Понимаешь, я не знаю, как он может себя повести.
– Ты права. Белые ведут себя иной раз так странно.
– Белые? А разве ты не белый?
– Нет. – Джимми покачал головой. – Отец мамы, мой родной дед, был из Сенегала. Я-то получился белым, а вот братья… Они все темнокожие и очень красивые.
– О, Джимми! – Лиз взяла его руку и поднесла ее к губам. – Как же ты мне дорог, Джимми!
Вскоре после приезда Бернард постучался в комнату Лиззи. Девушка вздрогнула, хотя давно ожидала этого стука.
– Я сейчас спущусь к тебе, – сказала она нарочито хриплым, сонным голосом.
Она продела руки в рукава ярко-красного шелкового пеньюара и прошептала в самое ухо Джимми:
– Я скоро. Не скучай. И ради Бога не вставай с кровати – этот проклятый дом будто из фанеры.
Лиззи провела щеткой по волосам, брызнула на шею туалетной водой: она знала, Берни очень чувствителен к запахам и вполне может учуять посторонний – мужского тела.
Бернард был хмур и явно не в духе. Он пил виски, полулежа в шезлонге на балконе. Лиззи отметила невольно, что у него на макушке начали редеть волосы, – раньше она почему-то не обращала на это внимания. Бернард кивнул Лиззи, улыбнулся одними губами. Вдруг он выпрямился и впился в нее глазами.
– В чем дело? – удивилась она.
– Ты… так изменилась. Ты расцвела за эти несколько дней.
– Я много купалась и загорала, – сказала Лиззи, машинально присаживаясь на подлокотник его шезлонга, – так у них было заведено очень давно.
– Вижу. – Он улыбнулся девушке и обнял ее за талию. Это тоже было у них принято, и Лиззи никогда не реагировала на этот жест. Сейчас она невольно вздрогнула.
– Я сделал тебе больно? – поинтересовался Берни.
– Нет… Да. У меня слегка обгорела спина, – нашлась Лиззи.
– Рояль молчит. М-м-м, от тебя так чудесно пахнет. Это…
– «Obsession»,[6] – сказала Лиззи. – Нравится?
– Очень. – Берни не сводил с девушки глаз. – А с тобой тоже приключилось это наваждение? – в упор спросил он.
Она резко встала и повернулась к нему спиной.
– Я тебя не понимаю, – пробормотала она.
– Ладно. Оставим этот разговор, – примирительно сказал Берни. – Я попросил тебя спуститься, чтобы сообщить важную новость.
Она не переменила позы и даже не повернула в его сторону головы.
