возлюбленная категорически против Фиминого поступления в институт. Тогда уж Суреныч точно вплотную возьмется за Фиму, будет следить за каждым его шагом и на нас у него просто не останется времени.
– Как-то это подло, – заколебалась я.
– А не подло нас все время преследовать? – заголосил Андрей. – Вот пусть Фима и отдувается, к тому же ему все равно к институту надо готовиться.
– А почерк? – продолжала я колебаться.
– Такие каракули подделать ничего не стоит. Насажаем побольше ошибок и помарок, Суреныч ничего и не заметит.
И, решительно схватив ручку, Андрей приступил к делу.
– Посмотрите-ка, – предложил он нам через несколько минут.
Мы посмотрели. Последние строчки о том, что Фима отказывался от учения в пользу любви, ничем не отличались от всего остального текста.
– Убедились, что Суреныч не заподозрит подлога? – с торжеством спросил Андрей.
– Ты опасный человек, – заметила я. – Вас этому на юрфаке учат?
Подложное сочинение мы захватили с собой, чтобы подкинуть его Суренычу, как только он появится. Оставить тетрадку на видном месте мы не решились, потому что ее могла найти и спрятать Фимина мама, спасая сына от гнева Суреныча. А мог найти и Фима, что было бы совсем скверно. Наши опасения были оправданны. Фимина мама явилась довольно скоро, Фима не явился вовсе, а вот сам Суреныч появился только под утро, заглянул к себе в домик, но спать не лег, а начал мрачно вышагивать по дорожке, ведущей к шоссе, явно ожидая возвращения сына. Думаю, здесь свою роль сыграло подложное сочинение, которое Андрей положил на столик, с риском для жизни проникнув во вражеский стан буквально за минуту до появления основного противника. Во всяком случае, Суреныч выскочил как ошпаренный, сжимая в руках злосчастные листки.
– Я знаю, где ты был, – таким приветствием огорошил Суреныч своего сына, который шел по дорожке с совершенно идиотским выражением лица. – Ты был у женщины, которая к тому же значительно тебя старше.
И он сунул под нос Фиме его же сочинение.
– Это же только сочинение, – попытался объяснить Фима, но схлопотал по шее и замолчал.
– Не смей мне врать, – прошипел разгневанный Суреныч, который лучше других знал, насколько сочинение близко к истине. – С этого момента тебе не разрешается оставлять кемпинг без моего разрешения больше, чем на полчаса. И то только чтобы окунуться в море. Не хочу, чтобы меня считали извергом. Но все остальное время ты у меня будешь зубрить школьную программу, олух несчастный. А теперь марш спать. И не надейся, что тебе удастся меня надуть, теперь я буду следить за каждым твоим шагом!
Мы обменялись торжествующими взглядами.
– Дело сделано! – радостно сказал Андрей, когда отец с сыном скрылись за кустами. – Можем и мы пойти спать. Суренычу в ближайшие дни будет не до нас.
Пока мы спали, бедный лейтенант Игнатенко, на которого свалили все три дела о взорванных машинах, ломал голову над тем, как увязать эти происшествия друг с другом. О том, что все трое пострадавших в ранней юности были друзьями, ему доложили. Лейтенант с жадностью ухватился за версию какого-то общего для всех троих врага и всю ночь ее обдумывал. К сожалению, при свете дня выяснилось, что данная версия не выдерживает никакой критики. Во-первых, лейтенант так и не смог придумать причины, по которой таинственный злодей задержался со своей местью на столько лет. Если он провел все эти годы в местах лишения свободы, то тогда все складывалось. Однако двое из троих потерпевших твердо заверили его, что никаких уголовников в их прошлом не было. Самый большой срок, который получил один их приятель, было два года условно за разбитую телефонную будку. Во-вторых, сами взрывы, как выяснили эксперты, отличались между собой. То есть второй и третий были идентичными, а вот первый был значительно сильнее. В этом случае обнаружили даже остатки взрывного устройства, чего не удалось сделать в двух других случаях. На месте тех взрывов не нашлось ничего, кроме двух пружинок, роль которых в автомобильном механизме эксперты затруднялись определить. И наконец, единственный общий для всех трех потерпевших недоброжелатель приехал в Сочи уже после того, как прогремел третий взрыв. Это лейтенант выяснил с помощью «Аэрофлота».
Все-таки лейтенант решил поподробнее поговорить с этой дамочкой, которую двое из потерпевших считали своим преследователем. И свое утро он начал с телефонного разговора с ней. Позвонив и представившись, лейтенант назначил ей свидание на десять утра. Сначала она настаивала на двенадцати, но, услышав, что дело касается того пострадавшего, что лежит без памяти в больнице, охотно согласилась на более ранний срок.
До десяти часов лейтенант успел послать запрос в ту часть, где служила Елена Константиновна, и получил ответ, который его окончательно обезоружил. По всему выходило, что Елена была любящей женой и счастливой матерью троих детей, которые отнимали у нее все свободное от работы время. Характер у женщины был вспыльчивый, но отходчивый. Долго злиться она не умела и сама первая шла на примирение, уверяя, что худой мир всегда лучше доброй ссоры. А от затаенной злобы страдает в первую очередь цвет лица. А свой цвет лица Елена Константиновна ставила выше всего на свете, поэтому близко к сердцу ничего и не принимала.
У лейтенанта никак не укладывалось в голове, как могла такая веселая, даже легкомысленная женщина так долго вынашивать план мести. Поэтому лейтенант решил сразу же раскрыть свои карты.
– Не скрою, – начал он разговор, когда Елена Константиновна устроилась напротив него, наполнив мрачный кабинет прямо-таки райским сиянием. – Не скрою, двое ваших друзей обвиняют вас в осуществлении трех взрывов, которые уничтожили три машины, а еще пострадал один ваш общий друг – Леонид.
Елена Константиновна откинулась на спинку стула и от души рассмеялась. Наконец она вытерла слезы, выступившие в уголках ее огромных глаз, и сказала:
– Опять эти чудики что-то придумывают. Я думала, что возраст их угомонит, но они все те же. Вечно что-то затевают. Ни минуты покоя с ними нет. Так они говорят, что это я взорвала их машины? А зачем, не говорят?
– Толкуют о том, что в молодости сделали вам гадость, а теперь вы про это узнали и решили им отомстить.
– Во-первых, не одну гадость, а целую кучу. Но это были мелочи. Стала бы я возиться с их машинами из-за того, что когда-то они пустили мой пионерский галстук на парус для кораблика. Или мстить за то, что они выкрали мою домашнюю контрольную по физике и не отдавали, пока я не решила им их варианты. А во-вторых, я приехала только вчера. Можете проверить мой билет и позвонить мужу, он подтвердит, что, когда у этих чудиков взрывались машины, я была за сотни километров отсюда.
– Это я уже сделал, – признался лейтенант.
– Тогда не вижу причин, по которым вы меня можете задерживать. У меня на сегодня намечено одно важное свидание, и мне надо быть в форме, – сказала Елена Константиновна.
– Зачем стараться, все равно он вас не помнит, – проговорил лейтенант, имея в виду потерявшего память Ленчика.
– Вот и хорошо, я ведь его тогда бессовестно бросила из-за сущей глупости. Увидела с другой девушкой и решила, что между нами все кончено. Уехала и даже не попрощалась. Знаете, в молодости строже относишься к своим любимым, только с возрастом понимаешь, что нужно больше прощать людям, ведь и сам не без греха. И вот теперь судьба дает мне шанс начать все сначала, и я не хочу его упустить.
– Последний вопрос, – заторопился лейтенант, видя, что женщина собирается уходить. – Вы можете назвать кого-нибудь, кто желал бы зла вашим друзьям и мог пойти на порчу их имущества?
– Откуда же мне знать, если я с ними столько лет не виделась? – удивилась Елена Константиновна. – Но, может, они сами могли взорвать свои машины, чтобы получить за них страховку.
– Машина была застрахована только у одного, – мрачно сообщил лейтенант. – К тому же сумма страховки лишь частично покрывала убыток.
– Тогда не знаю, – нетерпеливо бросила Елена Константиновна и удалилась, оставив лейтенанта в глубоком раздумье.
