Возвращаюсь к себе в комнату, в комнату Дэниела – то есть, правильнее будет сказать, в комнату рыжей хозяйки – и усаживаюсь на кровать. Озираюсь по сторонам – и опять ко мне возвращается все то же странное ощущение, будто я ищу нечто особенное.
Объяснить не могу, но чувствую, как это нечто заставляет меня подняться. Напоследок оглядываюсь, потому что знаю: больше я сюда не вернусь никогда. Перед уходом откидываю покрывало, расправляю простыни и как можно аккуратнее застилаю кровать. Подхожу к дверям, а хозяйка уже тут как тут.
Не дав ей рта раскрыть, спрашиваю.
Скажите, а как там Джо, жив-здоров?
Хочу надеяться, что она мне ответит: так, мол, и так, живет – не тужит, просто сейчас отошел на лестницу черного хода, разносит по квартирам доставленные заказы, но по ее лицу видно, что она не может взять в толк, про кого я спрашиваю.
Дело прошлое, бормочу я и забираю свои пожитки.
Навеки вычеркнутый из прежней жизни, ожидаю лифта, а сам невольно представляю себе Джо, который лежит в земле сырой, завернутый в свое широченное пальто, какое полагается швейцару.
Тороплюсь унести ноги из этого дома и только через добрых два квартала могу перевести дух. Вот так оглядываться на прошлое – реальный депрессняк. А почему – кто его знает; думаю, потому, что оно никогда в точности не совпадает с теми картинками, которые засели у тебя в голове. Сплошь и рядом на несколько кадров отличается.
Шагаю дальше, где-то, если не ошибаюсь, в районе Шестидесятых улиц сворачиваю налево и перехожу на другую сторону. Там стоит какая-то старушка; поравнявшись с ней, киваю, здороваюсь, но она и бровью не ведет – наверное, не слышит. Старики – они всегда так: им хоть трава не расти. Я об этом и раньше думал, но когда мимо этой старушенции проходил, окончательно убедился. На склоне лет тебя уже ничто не колышет. На самом деле это ужасно, но что есть, то есть. Этих стариков хоть каленым железом жги – они даже не пикнут.
Шагаю дальше – и вдруг сзади такой грохот, что меня аж подбрасывает на полметра над землей. Грохот просто адский: оглядываюсь и вижу на тротуаре, совсем рядом, здоровенную железную болванку, слетевшую со строительных лесов. Буквально в полушаге от меня. С такой силой грохнулась об асфальт, что даже вмятина осталась, а вокруг трещины паутиной расползлись. Смотрю через плечо, а та старушка стоит себе – и хоть бы хны, глазеет на противоположную сторону, и все, как будто железо каждый день с неба падает. Может, конечно, она глухая, но я зуб даю – ей это просто побоку и пропади все пропадом. Запрокидываю голову, смотрю вверх и пытаюсь определить, не обрушится ли сейчас вся эта хрень. Даже дергаю опоры, но они вроде прочно стоят, не поддаются, и только какой-то кусок пластика развевается на ветру метрах в шести. Перевожу глаза на разбитый асфальт и не знаю, смеяться или плакать. Честное слово.
10
В половине случаев я и сам не знаю, почему действую так, а не иначе. К примеру, занесло меня в этот район, потом едва не расплющило железной болванкой – и реально захотелось с кем-нибудь поделиться. С кем-нибудь из знакомых. Шагаю вперед, заворачиваю за угол – и вижу пару телефонных будок. Сперва прохожу мимо, но потом, сам не зная почему – говорю же, со мной такое бывает, – ни с того ни с сего останавливаюсь и возвращаюсь.
В первой будке нет того, что мне нужно, зато во второй – лежит как миленький. Достаю, кладу на полку, проверяю на букву К. Нет, в списке не значится. Ничего удивительного. Это ведь даже штат совсем другой, но все равно хочется проделать все по порядку.
Мне нужно ему сообщить, что я цел и невредим. Или сказать, что я в городе, пусть не беспокоится. Да хотя бы посмотреть, что из этого выйдет. Проверяю все фамилии на букву К, но его не нахожу и тогда просто набираю номер. Слушаю длинные гудки, но счет не веду и уже собираюсь дать отбой, когда на другом конце провода наконец-то снимают трубку.
Алло, говорю я в никуда.
Представляю себе, как он стоит у телефона. Спал, наверное, а я его разбудил; у него время отстает от моего на три часа. Почти чувствую его кудряшки у своей щеки.
Алло?
Ответа нет, но теперь фоном слышатся какие-то звуки.
Алло? – повторяю.
На том конце отзывается нараспев милый сердцу голосок.
Вас слушают.
Кто это? – спрашиваю. Это ты, Майкл?
Сдается мне, ему приятно услышать свое имя, и он повторяет за мной, едва не крича мне в ухо.
Майкл!
Странное чувство, прямо как удар под вздох; с трудом сглатываю слюну и до боли щиплю себя за ногу, перед тем как продолжить.
Здравствуй, Майкл. Это… Приходится еще раз сглотнуть… Это дедушка…
Не понимаю, откуда во рту скопилось столько слюны.
На другом конце не отвечают, может, даже трубку бросили, но, когда я уже собираюсь дать отбой, опять слышу фоном те же самые звуки. Сперва я подумал, что там радио включено, а теперь больше похоже на телевизор.
Майкл, зову.
Так и вижу, как он растянулся на полу и смотрит мультики. Лежит на животе и ручонкой прижимает к уху здоровенную телефонную трубку. Мне даже кажется, что я слышу писк мультиков.
Слышишь, Майкл, это дедушка. Папа дома?
Майкл дышит в трубку, дыхание у него частое и легкое, прямо как дуновение у меня на щеке.
Папа? – переспрашивает он.
Да, папа дома? – спрашиваю еще раз.
Папа!
Теперь он кричит во все горло и вроде как досадует, что его от мультиков отрывают.
Майкл, говорю, стараясь не выдать волнения, передай папе, что я звонил, хорошо? Передай, что звонил дедушка.
Тут мультяшные вопли сменяются каким-то царапаньем. Не иначе как он перекатился по полу, не расставаясь с телефонной трубкой, которая вдруг отрубается, и мои последние слова рикошетом отскакивают от пустоты.
Не балуйся там, говорю я и возвращаю трубку на рычаг.
Стою возле этой будки и не знаю, куда податься. Улицы расходятся во все четыре стороны – можно в принципе вернуться и сделать вид, будто я никуда и не уходил. Но тогда вся моя вылазка потеряет смысл, а я терпеть не могу бессмысленные действия.
Опять захожу в будку, опять листаю телефонный справочник. Не пропускаю ни одного раздела, и когда нахожу то, что нужно, не могу поверить своей удаче. Однако же вот оно, набрано мелким шрифтом, среди миллиона подобных, а значит, оно реально там есть. Набираю номер, слышу гудки, и мне почти сразу отвечает мужской голос.
Алло.
На этот раз умолкаю я сам.
Алло?
Голос еще там. Пытаюсь распознать в нем знакомые нотки, хоть что-нибудь памятное, но слышу щелчок – и связь прерывается. Набираю еще раз и уже не жду, чтобы он заговорил первым.
Это я, говорю. И повторяю в тишину: Это я.
Ушам своим не верю, отзывается в конце концов тот же голос.
Я, конечно, начеку, но от неожиданностей никто не застрахован, и когда кусок прошлого с
