мелькает безумная мысль, что сейчас меня размажут по стенке. Но он всего-навсего протягивает руку.
Вот спасибо, обращается он ко мне. У нас давно была такая задумка.
Я стыжусь своей наготы, хотя и обмотался полотенцем; нужно срочно одеться, но парень обошел меня кругом и преградил путь в ванную; я так и застыл на месте – не тягаться же с ним, в самом деле.
Да вы садитесь, говорит мне парень, указывая на кресло.
Чарли даже не глядит в мою сторону.
Подходит к парню, поднимается на цыпочки и что-то шепчет ему на ухо.
Тот расплывается в дьявольской усмешке и тянет:
Так-так, дедуля, ты, значит, любишь за девочками подсматривать?
Вижу, что Чарли заливается краской, но в мою сторону все равно не смотрит.
Когда они целуются, я невольно впиваюсь в них взглядом. Никогда не видел такого затяжного поцелуя. Их языки переплетаются – не языки, а пара очумелых змей. Целуются взасос, причмокивают, им хоть трава не расти, а меня пробирает озноб. Не отлипая друг от друга, дрейфуют к постели, причем Чарли не вынимает рук из его задних карманов. За свою историю этот ковер, надо думать, видел тысячи шагов, но – голову даю на отсечение – не таких.
В мгновение ока их одежда летит на пол. Чарли ложится на спину; он берет губами ее соски. Руки у меня покрылись гусиной кожей, а лицо горит, хотя только что было синюшным. В холодном, беспощадном свете до меня доносятся ее стоны и ерзанье; голова мальчишки спускается все ниже. Кровать не скрипит и вообще не издает никаких звуков – матрас хороший. Даже когда парень ускоряет толчки, скрипа все равно нет. Чарли стонет: вначале сдерживаясь, потом все громче, а под конец будто всхлипывает. Затем они останавливаются и умолкают. Она лежит на нем сверху и впервые за все утро смотрит мне в глаза.
Совсем забыл, что у нее такие густые волосы, хотя расстались мы считаные часы тому назад. Сперва ее движения замедленны, вверх-вниз, вперед-назад, потом кругами, быстрее, быстрее. Все это время она не сводит с меня глаз. Почему-то груди у нее блестят – наверное, с лица на них падают капли пота, но точно сказать не могу. Матрас безмолвствует, зато у меня в голове гремит дикая какофония. Началась она с отдаленного топота, но тут же переросла в неописуемый хаос. К нему примешивается какое-то журчанье. Как будто сквозь мою голову льется горный ручей. Чарли движется все быстрее, а я чувствую, как ручей ускоряет свой бег с каждым ее стоном, с каждым вздохом.
Журчанье и топот наяривают, соревнуясь в громкости, я из-за этого не могу толком уследить, что происходит на кровати. Глаза слезятся, все вокруг плывет, децибелы раздирают меня изнутри – того и гляди, череп разнесут. Делать нечего: придется их выпустить. Выбора нет – сжимаю голову ладонями и пытаюсь открыть черепную коробку, чтобы какофония излилась наружу. Впиваюсь пальцами, хочу подцепить кости черепа, но не тут-то было. Потом вдруг раз – и тишина. Лавина как нагрянула, так и умолкла в один миг, и мне опять хорошо. Нигде не болит, ничего не гремит, остается лишь утереть слезы – и порядок.
Открываю глаза – и убеждаюсь, что меня ждет очередной сюрприз. Их обоих и след простыл. Не в том смысле, что они ушли, а просто улетучились. Кровать аккуратно застелена, как будто горничная только что разгладила все складочки и выровняла края покрывала. Одежда с пола тоже исчезла. Никаких признаков чужого присутствия. Встаю с кресла, заглядываю под кровать – никого. Распахиваю стенной шкаф – там болтаются пустые вешалки. Захожу в ванную комнату и вижу только свое нестираное белье. Даже в коридор выглядываю – пусто. Парочка растворилась в воздухе. Что ж, видно, в конце концов это меня накрыло – то, что много лет мирно плескалось у меня в крови. Я всегда опасался, что плохо кончу, но надеялся, что мне все-таки не снесет башку вот так, сразу. Мне думалось: сперва начну забывать имена, потом даты рождения, дальше потеряю счет дням недели. А оказывается, вот как оно обернулось. Под конец я превращаюсь в Фиби.
17
Двигаюсь к цели не спеша. Из гостиницы налево, потом в восточном направлении, в сторону реки. До Ист-Сайдского парка тащусь тридцать пять минут, пересекаю напрямик футбольное поле, а дальше – по гравиевой дорожке в сторону каменистого берега. Выбираю гладкий валун, сажусь.
Сегодня река течет с юга на север. Такое бывает, но чаще она течет с севера на юг. Эта река течет уже тысячу лет. То в одну сторону, то в другую.
Вражья сила, говорю я воде.
Говорю совсем тихо – просто чтобы не молчать. Река не отвечает, хотя и несет мимо меня тысячи тонн воды. Встаю и повторяю, теперь уже в полный голос:
Вражья сила!
Слово «сила» один раз отдается далеким эхом и умирает. Крик что-то высвобождает у меня в груди, и я распаляюсь.
Одна беда!
Пытаюсь сосчитать, сколько раз откликнется эхо, но на сей раз слышу только «…да».
Я – зверь!
Стою лицом к реке и ору что есть мочи.
На двести лет назад!
С каждым словом у меня изо рта вылетают капли слюны.
Перевести часы! Э-ге-ге! Выкрикиваю, что в голову взбредет.
ААААААХХХХХХХХХХХХХХ!
Грудь вздымается, дышать тяжело. Стою и смотрю, как вода уносит мое беспомощное эхо в океан, но все это пустое. Там, куда я иду, это неважно. Не могу поверить, что дал увести себя в сторону, потерял драгоценное время. Для меня важна только Мэри, все остальное не имеет значения. Наклоняюсь и зачерпываю пригоршню воды, чтобы напиться.
В голове ни одной мысли; единственное место, где можно найти ответ, – это библиотека. Я, конечно, понимаю, что так не делается: нельзя же подойти к стойке и попросить справочник для самоубийц, но сейчас ничего другого придумать не могу. Хватаю такси; за рулем сидит здоровенный мужик с огромной башкой. Ему приходится склонять ее набок, чтобы не упираться в крышу; как только я сажусь к нему в машину, он начинает молоть языком.
На выходные-то все поразъехались, говорит он, вроде как обращаясь к своему автомобилю, будто продолжает историю, начало которой слышал самый первый утренний пассажир, а конец услышит самый последний. Я пропускаю его треп мимо ушей.
Так вам куда – в библиотеку, что ли?
Мое отражение в зеркале заднего вида кивает.
Понял, не дурак, просто уточняю.
Господи, минуты не прошло, а он уже должен уточнять.
К вечеру здесь не протолкнуться будет, бампер к бамперу. Люди с выходных вернутся, продолжает он.
Едем вперед; гигантская башка всю дорогу трендит.
Было дело – поехал я на отдых в Европу, в Амстердам. Где меня только не носило. Но Амстердам никогда не забуду, оттянулся там по полной.
Под фоновый шум его голоса разглядываю мелькающие за окном здания, фонарные столбы, перекрестки. Когда-то это было мне в диковинку. Правда, недолго. А теперь куда ни приеду – кажется, что все уже сто раз видено.
Останавливаемся у библиотеки, а таксист не умолкает, при том что я уже выбираюсь из автомобиля.
Амстердам. Виски, гашиш – считай, даром. Амстердам, Монреаль – гашишные столицы мира.
