26
Позади них едет черно-белая полицейская машина.
Вечер медленно опускается над дорогой, и лес приобретает свой утраченный зеленый цвет, фальшивый оттенок — как незаточенный нож.
Они с Заком — впереди на «вольво», трое полицейских в форме едут во второй машине. Двое из них только что закончили обучение — парни с могучими мускулами, источающие уверенность, что они в состоянии покончить со всяким дерьмом в обществе. Малин не понимает, как парни такого типа просачиваются через приемную комиссию — наверное, они знают все правильные ответы. Она сама видела в Интернете сайты для желающих поступить в полицейскую академию: «Вот что они хотят от тебя услышать». Естественно, ответы такие, какие нужно, и если ты в состоянии неплохо сыграть свою роль, все проходит гладко.
Третий полицейский — старый верный Петтерссон, работающий на полставки из-за проблем со спиной. Иногда Малин замечает, как он мучается, как растопыривает пальцы, пытаясь отвести в них боль, чтобы хоть как-то ее вытерпеть.
Имен двух качков она не помнит, да и не собирается запоминать — кто знает, надолго ли они задержатся? Такие обычно стремятся в Стокгольм, Гётеборг или Мальмё — вот там настоящая жизнь.
Усадьба просвечивает сквозь деревья.
Подозревает ли хозяйка, что мы вернемся?
Замела следы?
Сбежала?
— Я и Форс стучим в дверь, вы выходите и ждете у машины, — диктует Зак остальным по рации. — Понятно?
Тишина. Собачьего лая не слышно.
Где же собаки?
— Да, — раздается затем ответ Петтерссона.
— Отлично, — говорит Зак и останавливает машину возле дома.
Они выходят.
Странная тишина.
Они идут к крыльцу.
Малин держит ордер на обыск.
Она сбежала в леса?
Что там, внутри?
Тайная комната?
Малин оглядывается через плечо.
Позади в ожидании, в боевой готовности стоят Петтерссон и два качка в закрытой синей униформе. Зной по-прежнему давит, но солнце скрылось за пристройками, так что жара переносима.
— Комната пыток, — шепчет Зак. — А вдруг у нее там настоящая комната пыток?
Малин стучит кулаком по белой деревянной двери.
Никто не открывает.
А вдруг изнутри кто-то наводит на них оружейный ствол?
Может быть. Все может случиться. Эта мысль стремительно проносится в голове у Малин: вспоминаются случаи с американскими полицейскими, которые приезжали на заброшенные фермы и получали пулю в голову, происшествие с коллегой, застреленным в Нючёпинге каким-то психом. Малин знала этого полицейского, он учился на год позже ее в академии, но близко они не общались.
Она еще раз стучит в дверь.
Снова тишина.
Лишь шуршание леса, живых деревьев вокруг.
— Наверное, сбежала, — говорит Зак. — Или затаилась внутри.
— Мы вышибем дверь, — говорит Малин.
— Ты сначала проверь, заперта ли она, — усмехается Зак.
Малин медленно подносит руку к дверной ручке, поворачивает ее вниз — и дверь открывается, словно кто-то специально оставил ее незапертой. Словно кто-то хотел, чтобы они вошли.
В холле тряпичные коврики, деревянная скамья на недавно оциклеванном дубовом полу.
«Все такое чистое, ухоженное», — думает Малин.
В доме тихо.
Она заходит в холл. Зак позади нее, она ощущает его горячее дыхание и знает, что он делает прочим знак рассредоточиться вокруг дома, а одному остаться охранять дверь, быть готовыми ворваться внутрь, если что-нибудь случится.
Кухня.
Любовно отремонтированная — видимо, оставшаяся с сороковых годов, кафель в цветочек, опять тряпичные коврики. Вечерний свет красиво падает тонкими лучами через кружевную штору на окне. Кофейник включен на плите, кофе готов, в духовке что-то печется, запах свежих булочек окутывает кухню. Малин видит на столе противень, накрытый полотенцем, — под его изгибами явно скрываются ароматные пшеничные хлебцы.
— Что за чертовщина? — восклицает Зак.
Малин шипит на него. Они проходят дальше в дом, в гостиную, где работает телевизор. И в этой комнате тоже возникает ощущение остановившегося времени.
На письменном столе компьютер.
По скрипучей лестнице они поднимаются на второй этаж. Стены облицованы шпоном, тут и там развешаны трехцветные литографии, изображающие бескрайние поля с тракторами. В спальне, единственной комнате на втором этаже, стены выкрашены в белый цвет, лучи солнца падают через сводчатое окно, на натертом полу снова тряпичные коврики, и все сияет чистотой, словно хозяйка дома пытается за счет этого что-то прогнать — или что-то создать.
— Она где-то здесь, — шепчет Зак.
— Да, она где-то рядом, — отвечает Малин. — Я это чувствую. Она совсем близко.
Малин направляется вниз по лестнице, открывает дверь в подвал — запах масла нарастает с каждым шагом.
Масляная котельная, ярко-зеленая. Помещение идеально чисто. На полочке — моющие средства, но никакой хлорки.
Металлическая дверь, чуть приоткрытая, наводящая на мысль о бункере.
Малин указывает на дверь.
Зак кивает.
Малин распахивает дверь, ожидая увидеть Лолло Свенссон свисающей с потолка, в окружении атрибутов средневековых пыток — по контрасту с комнатами наверху, с этой патриархальной крестьянской идиллией.
И тут она видит ее.
Та сидит за столом для пинг-понга, заваленным куклами, яркими деревянными и мягкими игрушками. На ней тонкое розовое платье.
На полке — кукольный домик. Вдоль выкрашенных белой краской бетонных стен составлены штабелями картонные коробки.
Лолло Свенссон улыбается им — это совершенно другой человек, суровые черты лица смягчились, во всем теле, в котором Малин только что ожидала обнаружить душу убийцы, ощущается покорность.
Возможно ли это?
В твоем теле — душа убийцы?
— Я знала, что вы вернетесь, — шепчет Лолло. — Спустилась сюда и стала ждать. Ждала, что вы
