Таковы условия договора. Ты должен помогать нам добывать пищу. Во имя блага нашей семьи и нашей деревни ты должен препятствовать появлению новых стригоев. За это я никогда не причиню вреда ни тебе, ни твоим близким, но буду всячески заботиться о них и следить, чтобы ни ты, ни они ни в чем не нуждались.
– Но вы уже нарушили договор! Вы причинили зло Жуже!
В. величественно поднял голову.
– Я подарил ей жизнь, о которой она не смела и мечтать. Из любви к ней я сделал ее стригоицей, дабы она смогла разделить со мною счастье. Я полностью взял на себя заботу о ней. Но сейчас речь о тебе. Ты согласен помогать нам?
Сказав это, он поднял револьвер. Мне вдруг подумалось, что он выстрелит в меня, но вместо этого В. взял револьвер за дуло и всунул оружие мне в руку. Мои пальцы обхватили рукоятку кольта. Я непонимающе глядел на В.
– Я возвращаю тебе свободную волю, Аркадий. Зная, кто я и что от тебя требуется, ты должен сам решить, принимать мою любовь или же отвергнуть ее.
В. помолчал, разглядывая трупы немцев, и вдруг спросил:
– Ты слышал крестьянские россказни про то, как помешать появлению новых стригоев?
Я тоже взглянул на двоих ни в чем не повинных людей, нашедших свой конец в трансильванской глуши, и прошептал:
– Не только слышал, но и видел. Они надругались над телом отца.
В. кивнул и перевел взгляд на мясницкую колоду, словно любуясь лежащими там орудиями убийства. Среди ножей и тесаков я увидел молоток и несколько коротких кольев. Мне сразу стало ясно, какой помощи ждет от меня В., и я закричал:
– Нет! Не могу!
Если бы у меня был хоть ничтожный шанс расправиться с этим чудовищем, я бы, не задумываясь, воспользовался им, не гнушаясь никаким оружием из имеющегося арсенала. Но шанса не было ни одного, даже самого призрачного.
В. глядел на меня спокойно, жестко и даже с некоторой скукой, как будто речь шла об обыденных делах, которыми я из-за своего упрямства не желаю заниматься.
– Твоему отцу это тоже было невыносимо, и он перепоручил сей труд Ласло. У того, как ты видел, имелись свои, весьма личные, отношения с мертвецами. Ты тоже можешь найти себе подручного. Мне все равно, кто будет исполнителем. Но сейчас, кроме тебя, просто некому, а закончить надо быстро. Мне бы это, конечно, не составило труда, но по понятным тебе причинам я не могу. Давай, Аркадий. Ты должен это сделать.
– Нет!
Я повернулся и бросился вон. По залу пронесся порыв ветра. Дверь захлопнулась перед самым моим носом. Я слышал, как со стороны гостиной скрипнул засов. За спиной у меня послышался голос В.:
– Если ты этого не сделаешь, они превратятся в новых стригоев. Учти, в отличие от нас с Жужанной, их не будет сдерживать договор. Они причинят вред кому угодно. Например, твоей жене. Или вашему ребенку, который вот-вот должен родиться.
– А если я откажусь играть уготованную мне роль? Вы говорили, что у меня есть свобода воли и я могу решать сам. Но какая же это свобода воли, если вы откровенно шантажируете меня?
Лицо В. было бесстрастным, как гипсовый слепок.
– Ты свободен. Но и я, как всякий хищник, свободен наилучшим образом заботиться о своем пропитании. Ты забыл, что я – воевода и не церемонюсь с теми, кто меня предает?
– Это вы убили Стефана, – тихо сказал я, чувствуя, как страх отступает под напором закипающей внутри ненависти. – И мою мать убили тоже вы...
Я вспомнил о собаке-полукровке, загрызшей Стефана... о волке, погубившем Раду... о другом волке, который едва не впрыгнул в спальню и не убил Мери... У меня затряслись колени, и, чтобы не упасть, мне пришлось ухватиться за край стола.
Выражение лица В. ничуть не изменилось, и его голос по-прежнему оставался бесстрастным:
– Поверь, мне было невыразимо тяжело это делать. Но твой отец иногда выказывал чрезмерное упрямство. Он не пожелал мне подчиниться, и чем это кончилось? Трагедиями в его семье.
Взяв с мясницкой колоды молоток и кол, В. подал их мне.
– Теперь этот выбор встал перед тобой. Аркадий, неужели тебе недостает силы духа? Неужели ты не способен пожертвовать какими-то книжными принципами ради блага своей семьи? Ради блага всей деревни?
– Вы угрожаете моим жене и ребенку? – шепотом спросил я.
Колосажатель едва заметно улыбнулся.
– Угрожаю, Аркадий. Какой смысл угрожать тебе самому? Твоя голова набита романтическими бреднями о героизме и самопожертвовании.
Я смотрел в его изумрудные глаза, сознавая, что совершенно свободен от их гипнотического воздействия. Колосажатель сказал сейчас правду, и мой разум действительно принадлежал сейчас только мне.
Я только не понимал, на что жертве шантажа свобода воли? Вероятно, у В. существовали какие-то свои, извращенные представления о чести.
– Если я соглашусь, вы отведете меня к Мери? Вы поклянетесь, что не причините зла ни ей, ни ребенку?
