мире нет ничего невозможного».
Пользуясь тем, что его оставили в одиночестве, Антип попытался ослабить путы на руках. Он старательно напрягал и вновь расслаблял мышцы, рассчитывая, что таким образом ему удастся растянуть узлы на веревке. Но веревка оказалась добротной, а узлы были затянуты умело. Минут через пятнадцать у Антипа заныла кожа в тех местах, где она соприкасалась с веревкой, а путы все так же надежно удерживали пленника, как и в начале его упражнений. Да, собственно, сама по себе попытка освободиться была не более чем жестом отчаяния. Пленнику полагалось днем и ночью думать о побеге. Но, случись так, что Антипу удалось бы вдруг развязать узлы на веревках, куда бы он побежал? Вокруг были только поля с редкими купами кустарников, в которых, конечно же, можно было попытаться спрятаться, но надеяться, что его там не найдут, мог лишь полный болван. Янычары обнаружили бы исчезновение пленника прежде, чем ему удалось уйти от их лагеря на расстояние достаточно большое, чтобы можно было надеяться обмануть погоню.
Янычары развели костер и повесили над огнем два медных котла: один – большой, другой – поменьше. Вскоре легкий ветерок донес до Антипа запах готовящейся пищи. Несмотря на всю трагичность своего положения, Антип почувствовал, что страшно хочет есть, – последний раз он останавливался для того, чтобы перекусить, где-то около полудня. Однако гордость не позволяла Антипу обратиться к пленившим его янычарам с просьбой накормить его.
Когда пища была готова, янычары разложили ее в глиняные миски и, рассевшись вокруг костра, принялись за еду. К тому времени уже стемнело, и в неровных отсветах языков пламени Антип видел только темные силуэты сидевших у костра людей. Янычары ели неторопливо, со вкусом, о чем-то негромко переговариваясь. Из тех слов, что удалось расслышать Антипу, парень понял, что речь шла вовсе не о пленнике, как можно было бы подумать, а о каких-то совершенно обыденных бытовых делах. К примеру, когда кто-то из янычар вскользь упомянул о том, что никак не может подобрать соответствующее имя своему новорожденному сыну, остальные живо принялись помогать ему.
Покончив с едой, янычары разлили по кружкам крепкий чай, заваренный в большом фарфоровом чайнике, который имелся у них при себе, и закурили трубки с длинными тонкими чубуками.
Один из янычар поднялся со своего места, взял в руки миску и кружку и направился в сторону пленника. Когда он подошел ближе, Антип узнал в нем все того же Садара, который так умело связал его.
– Ну, как? – спросил Садар, присаживаясь на корточки рядом с Антипом и ставя на траву то, что принес с собой.
Не зная, что ответить на столь неопределенный вопрос, Антип только молча пожал плечами. Скосив глаза на миску, которую принес Садар, Антип увидел, что она почти доверху наполнена пшенной кашей с большими кусками мяса.
Заметив взгляд Антипа, Садар улыбнулся. Положив ладонь Антипу на затылок, янычар заставил его пригнуть голову к коленям и быстро развязал стягивающие его руки веревки.
– Ешь, – сказал он, протягивая Антипу миску с кашей и большой ломоть серого хлеба.
Антип не стал заставлять просить себя дважды. Двумя быстрыми движениями растерев кожу на запястьях, он схватил миску и ложку и принялся за еду.
Садар вытащил из-за пояса длинную трубку. Чтобы раскурить ее, он достал из кармана огненные палочки. Потерев их одну о другую, он высек искру, которая затлела, упав на плотно набитый в трубку табак. Вставив конец чубука в левый угол рта, янычар время от времени с силой втягивал в себя дым, и тогда на другом конце трубки разгорался красноватый огонек тлеющего табака. Секунд на пять Садар задерживал дыхание, а затем, не вынимая трубку изо рта, медленно выпускал струйку синеватого ароматного дыма. Покуривая трубку, он наблюдал за тем, как торопливо, почти не пережевывая, глотал пищу пленник.
Когда Антип закончил есть и протянул янычару пустую миску, тот молча дал ему чашку с крепко заваренным, чуть подслащенным чаем.
Чай пил Антип уже не торопясь. Голод он утолил и теперь, медленно прихлебывая остывший чай, наблюдал за пришедшим накормить его янычаром с не меньшим интересом, чем тот смотрел на него.
– Ноги не затекли? – вынув трубку изо рта, поинтересовался Садар.
Антип отрицательно качнул головой.
– Хочешь курить? – спросил Садар.
– Я не курю, – ответил Антип.
От группы сидевших у костра янычар отделился старший. Подойдя к пленнику, Халим присел на корточки рядом с Садаром и, подняв с земли тоненькую веточку, прикурил от его трубки. Выпустив струйку табачного дыма, Халим прищурил свои чуть раскосые глаза, отчего взгляд его сделался немного лукавым.
– Так твоим приятелем был последний из рода Волчатников? – спросил он у Антипа.
– Мы повстречались случайно, – ответил ему Антип. – И, поскольку оба направлялись в Тартаканд, решили путешествовать вместе.
– Волчатник направляется в Тартаканд? – удивленно приподнял бровь Халим.
– Так он мне говорил, – не стал настаивать на справедливости этого утверждения Антип.
– Зачем же он свернул в Сураз? – недоумевающе пожал плечами Садар.
– Возможно, он хочет, чтобы кто-нибудь из контрабандистов довез его на своем корабле до устья Гашхала, – предположил Халим. – Оттуда до Тартаканда всего день пути. Пока его ищут на восточных дорогах, он подберется к столице с запада.
– Послушайте, – с надеждой посмотрел на янычар Антип. – Я и в самом деле не имею ничего общего с этим самым Волчатником. Я сбежал от него, как только представилась такая возможность. Для вас я не представляю никакого интереса.
– Для нас – нет, – согласился с ним Халим. – Но император, возможно, пожелает встретиться с тобой.
– Я готов заплатить деньги за украденную лошадь, хотя и не я ее украл…
– И что? – с интересом посмотрел на Антипа Халим.
