Игорь натянуто улыбнулся, наклонил голову и провел ладонью по шее.
– Вы не любите людей?
– А за что их любить?
– Рассуждая подобным образом, далеко можно зайти.
– А иначе мы все время будем топтаться на месте.
– И что вы предлагаете?
– Я?.. Ничего.
– Вот видите…
– Но и от других я не слышу разумных предложений. А это значит, что все мы не в своем уме. – Марина серьезно посмотрела на Игоря и, видимо, решила проявить снисходительность. – В той или иной степени.
– В той или иной степени, – задумчиво повторил Игорь. – Ну что ж, хоть так…
Он и сам не знал, что хотел сказать этой фразой. Но ему понравилось, как она прозвучала. Не самонадеянно, однако – веско. И все же ему все меньше нравился этот разговор.
Марина словно почувствовала это – сама сменила тему.
– Так с Семкой, вы говорите, все в порядке?
– Ну, тот придурок со вставными зубами…
– Со вставными зубами?
– Он сделал себе протезы, чтобы походить на гаста.
– А…
– И даже укусил вашего брата.
– Боже мой!
– Ничего страшного. Главное – это был не сырец. Я обработал раны и ввел парню вакцину. Честно говоря, я хотел отвезти его в клинику. Просто для очистки совести. На всякий случай. Никаких серьезных оснований для этого не было. Но парню, видно, хотелось поскорее вернуться домой, вот он и сбежал.
– Однако ж домой он так и не вернулся.
– Быть может, он испугался, что домой могут прийти патрульные, чтобы отвезти его в больницу. Он ведь назвал мне свое имя. Вот и решил спрятаться у кого-то из друзей.
– Да, конечно… Наверное, так оно и есть…
Девушка допила кофе, достала из кармана черный маркер и как будто в задумчивости стала рисовать на пустом стаканчике какие-то значки, похожие не то на перекрученные артритом руны, не то на нелепо обрубленные символы готического письма.
– Давайте.
Игорь забрал у нее стаканчик и повернулся, чтобы кинуть в мусорную корзину. Корзину, должно быть, сутки не очищали. Мусор, который, несмотря на полную бессмысленность сего действа, продолжали кидать в переполненную корзину, образовал вокруг нее вал, как по периметру приготовившейся к долгой, тяжелой осаде крепости. Игорь не хотел быть таким, как все, – он зажал стаканчик в кулаке.
– Как видите, зря вы беспокоились.
– Ну, наверное, все же не зря…
На губах у девушки вновь появилась та самая странная улыбка, заставившая Игоря обратить на нее внимание. Странная, потому что невозможно понять, что она выражает: радость, тоску, наслаждение, боль?.. Или же неодолимое стремление уйти из этого мира? Навсегда…
– Вы живете с братом вдвоем?
– Вот уже шесть лет. Наши родители…
Фраза оборвалась внезапно, как лента в старом кассетном магнитофоне. Где-то там, на другом конце обрыва, оставалось продолжение, но для того, чтобы услышать его, нужно было сначала склеить ленту. Игорь решил этого не делать. Ему не было никакого дела до того, что случилось с Мариниными родителями. Так же как не было дела до ее братца-подростка. Его интересовала только она сама. Хотя пока что он и сам не мог понять, чем она его зацепила. Определенно, это была не мимолетная влюбленность и уж точно не спиртом вспыхнувшая страсть… Может быть, у него было что-то не в порядке с головой, когда он решил к ней подойти?.. Может быть… Хотя ведь и сейчас она все еще притягивала его, вызывала какой-то странный, почти противоестественный интерес. Или – любопытство? Игорю вдруг очень явственно, почти живо вспомнилось то странное чувство, с которым он в детстве ковырялся палкой во внутренностях раздавленной машиной кошки. От отвращения он морщил нос и ненавидел, презирал себя за эту мерзость, но все равно не мог отойти. Или хотя бы выбросить палку. Он никогда не имел желания стать патологоанатомом, ни до этого случая, ни после. Он предпочитал живых. Или, по крайней мере, таковыми кажущихся.
– Может быть, вам стоит позвонить домой?
Марина безнадежно махнула рукой:
– Телефон уже два месяца как отключен. За неуплату.
Понятно. Спрашивать про тифон не имело смысла.
Марина сидела, плотно сдвинув коленки, положив на них руки и опустив голову. Игорь видел только неровный пробор с плохо прокрашенными корнями волос. Можно было решить, что девушка заснула. Или впала в транс.
– Послушайте, Марина… Марина?..
– Да? – Девушка даже головы не подняла.
Игорь осторожно коснулся кончиками пальцев ее плеча.
– О чем вы думаете?
– О мертвецах.
– О чем?..
Игорю показалось, что он ослышался. Или, может быть, неверно понял… Хотя какое уж там неверно – все было предельно ясно. Игорю тоже порой казалось, что он видит вокруг себя живых мертвецов. И это была не метафора, а подсознательно искаженная интерпретация действительности. Хотя, как объяснил Игорю знакомый медик, работающий с сырцами, искаженной ее можно было назвать только с точки зрения того, кто был уверен, что видит вокруг себя живых. Все дело в том, что человеческий мозг не тупо считывает картинку, передаваемую внешними органами чувств. Он преобразует и дорабатывает ее. Глазной хрусталик устроен так, что передает на сетчатку перевернутое изображение. И если бы не дальнейшая обработка картинки в мозгу, то мы были бы обречены видеть мир перевернутым кверху ногами. Это только самый простой пример. Мозг каждого человека – сложнейшее устройство, прошедшее индивидуальную настройку. Именно поэтому то, что является нормой для одного, для другого граничит с безумием. Или даже заступает за эту черту. Перепрыгивает с разбега. Но подлинный кошмар заключается в том, что объективной картины мира попросту не существует! Вы только представьте себе это! Мы понятия не имеем, как на самом деле выглядит мир, в котором мы живем! Может быть, небо на самом деле не голубое, а желтое? Может быть, мы, как идиоты, всю жизнь называли желтый цвет голубым? Конечно, чтобы не запутаться окончательно, мы пытаемся договориться между собой о понятиях. Но, как правило, это слабенькие компромиссы, идущие вразнос при малейших несостыковках. Ведь если только предположить, что небо не голубое, а желтое, это уже влечет за собой цепочку перемен, которые с каждым шагом разрастаются, пока не приобретают воистину глобальный, планетарный характер! Поэтому лучше давайте ничего не трогать. Давайте оставим мир таким, каким мы его придумали. Это ведь просто. Как с историей. Нужно только серьезное, веское, авторитетное мнение всеми уважаемого ученого, лучше не одного, а нескольких, расходящихся в мелочах, но единых в главном, и тогда мы будем точно знать, какие исторические события трактовать со знаком «плюс», а какие – со знаком «минус». Кого считать героем, а кого – предателем. Какой цвет называть голубым, а какой – желтым. До каких-то пор эта система худо-бедно, но все же работала. Порой объявлялись странные личности, высказывавшие сомнения в реальности существующего мира. Или не верившие в то, что все полученные знания поддаются однозначной интерпретации и четко укладываются в придуманную для простоты унифицированную картину. Но создаваемые ими мемплексы были слабы и быстро растворялись в общем мемофонде. Хотя, наверное, лучше бы было к ним прислушаться. Потому что скрытая, подавленная неопределенность обернулась подлинным кошмаром, когда универсальную картину мира принялись рисовать средства массовой информации. Газеты, радио и телевидение подготовили почву,
