– Что именно? – не понял Харп.
– Что тебе известно о тюрьме?
– Это место, в котором содержатся люди, совершившие различные преступления и, по большей части, представляющие собой опасность для общества…
Сказав это, Харп внезапно умолк. Перед его мысленным взором возникла вертикальная решетка. Толстые металлические прутья выкрашены зеленой краской, местами облупившейся. На одном из прутьев выцарапано короткое непристойное ругательство. А за решеткой он увидел лицо. Даже не лицо, а красную, расплывшуюся, как у свиньи, рожу с самодовольной ухмылкой на широких сальных губах. Сверху на рожу наползал черный пластиковый козырек от фуражки с голубым околышком. Харпу показалось, что еще секунда – и он узнает это лицо, вспомнит не только имя человека, которому оно принадлежало, но и то, каким образом он был связан с его жизнью…
Однако, прежде чем к Харпу вернулась память, видение исчезло.
– С тобой все в порядке? – с некоторой тревогой спросила Эниса.
– Да… – Харп разжал зубы, выпуская прикушенную губу, и еще раз, уже совсем уверенно, повторил: – Да.
– Это все, что ты помнишь о тюрьме? – спросила Эниса.
– Да.
Харп солгал не потому, что хотел утаить свое прошлое, – он просто боялся говорить о том, чего и сам пока не понимал.
– Микато помнит еще и то, что тюрьма надежно охранялась…
– Он был охранником или заключенным? – спросил Харп, все еще думая о чем-то своем.
Ресницы Энисы на мгновение удивленно сомкнулись.
– Не знаю… А какое это имеет значение?
– Здесь, наверное, уже никакого, – как будто с неохотой ответил Харп. – Но там, в другой жизни, очень многое зависит от того, по какую сторону решетки ты находишься.
– Решетка? – снова недоумевающе хлопнула глазами Эниса. – При чем здесь решетка?
– В тюрьме решетка является одной из тех преград, которые не позволяют заключенным выбраться на волю, – объяснил Харп.
– Микато ничего не говорил о решетках.
– Возможно, не все тюрьмы похожи друг на друга… – Харп недовольно поморщился. – К чему, собственно, весь этот разговор?
– То, что ты, так же, как и Микато, помнишь о тюрьме, говорит о многом.
– Например?
– Например, то, что в той жизни, о которой никто из нас почти ничего не помнит, вы оба совершили какие-то преступления. А значит, и все мы здесь преступники.
– Даже если это и так и мы с Микато действительно, побывали в тюрьме за какие-то преступления… – Харп с сомнением покачал головой. – Слишком незначительная статистика, чтобы распространять ее на всех обитателей мира вечных снегов.
– Остальные просто не помнят своего прошлого… Или не хотят о нем говорить.
– Ну и что?
– Микато считает, что все мы здесь заключенные, совершившие преступления настолько ужасные, что нас нельзя держать в обычных тюрьмах. Поэтому нам стирают память о прошлой жизни и переправляют сюда. Та жалкая жизнь, которую мы здесь влачим, – это наказание за содеянное.
– Не проще ли было бы в таком случае элементарно лишить нас жизни?
– Бывают преступления, за которые и смерть – слишком мягкое наказание, – чуть понизив голос, почти торжественно произнесла Эниса. После чего быстро добавила: – Так говорил Микато.
– Странный тип этот ваш Микато. – Харп задумчиво цокнул языком. – Интересно было бы с ним побеседовать.
– Вот уже семь пятидневок, как Микато не говорит.
– Почему? – удивился Харп.
– Сказал, что в произносимых словах нет никакого смысла, и после этого умолк.
– Все любопытственнее и любопытственнее, – задумчиво почесал бороду Харп. – Тюрьма, из которой невозможно убежать… Но ведь если есть вход, то должен быть и выход… Допустим, выход тщательнейшим образом охраняется. Тогда именно то, что создатели этой тюрьмы считают ее защиту безупречной, делает ее уязвимой. Не существует такого охранника, которого невозможно было бы подкупить, обмануть, на худой конец убить… Охранные системы тоже порою дают сбои. Задача заключается лишь в том, чтобы понять, где находится выход, и оказаться в нужный момент в нужном месте…
– Сигнал! – прервал его размышления крик Энисы.
Харп тотчас же вернулся в реальность.
С той стороны, где находился Марсал, поднималась тоненькая струйка сизого дыма.
– По местам!
Схватив ближайший к ней гарпун, Эниса встала на краю воронки.
