исчезали в зеленых зарослях или за каменистой грядой.
И все-таки Жана выследили. Взбешенные, что не догадались раньше, кто служит партизанам разведчиком, гестаповцы разбили на куски точильную машинку, а самого Точильщика приговорили к смерти. Его должны были повесить ночью во дворе городской тюрьмы — по преданию, бывшего замка Синей Бороды. И вдруг командование фашистов получило сведения, что именно в эту ночь будет произведено нападение на эшелон с боеприпасами, который прибывал из Германии. Главные силы фашистов были брошены на охрану железнодорожных путей.
Действительно, ночью послышалась стрельба, возле станции начали рваться гранаты, немецкие автоматчики в темноте в кого-то стреляли, кого-то ловили, тушили неизвестно кем подожженную водокачку. А в это время во дворе тюрьмы тоже шел бой: отряд партизан обезоруживал стражу, сбивал старинные тяжелые замки и решетки и выводил на свободу узников. Точильщик и несколько бойцов Сопротивления были освобождены и надежно спрятаны у друзей.
Страшно вспоминать, что делалось на другой день в городке! Фашисты, которых осмелились так нагло провести, в отместку спалили целый район, где жили рабочие и те, что победней. Аресты следовали за арестами, но найти следов Точильщика так и не удалось. Да и кто мог бы найти след человека, который родился и вырос среди этих скал, пещер и родников и наизусть знал каждую выемку, каждую складку земли, готовую скрыть его от врага.
Кое-кто из тех, кто показал себя трусом или подлецом при фашистах, здорово побаивался Точильщика: он мог бы многое припомнить из времен оккупации!
«Точить но-жи! Прав-ви-ить пилы!» — снова запел Жан, когда кончилась война, и люди опять увидели его маленькую фигурку, согнутую под тяжестью точильного станка. Станок был совсем новый, точильные камни так и сыпали искры, когда Точильщик работал. Снова пошли в обточку орудия мирного труда: ножницы, кухонные ножи, топоры. Заработали парикмахеры, портные, лесорубы. Обосноваться бы и осесть бы Точильщику в тех районах, где больше заказчиков! А он снова для чего-то снует по горам. Вот и сейчас, зачем бы ему торчать здесь, на горной дорожке, и совать нос в чужие дела?!
Леклер окинул раздраженным взглядом согнутую фигуру:
— Опять вы, Точильщик, вмешиваетесь в то, что вас не касается…
— Наоборот, Леклер, все, что касается грачей, касается и меня, — невозмутимо отвечал Жан. — И чего вы набросились на парня?
— Послушайте только, что болтает этот рыжий, — проворчал Леклер. — Это опасная болтовня, ее давно пора прекратить… Мы этих болтунов знаем, знаем, под чью диктовку они работают? И нечего вам за них вступаться, Жан, если вы не заодно с ними…
— Значит, по-вашему, люди уже не имеют права думать, что им хочется? — насмешливо спросил Точильщик. — Так, что ли, господин Леклер?
— Они думают не так, как следует думать порядочным гражданам, — сказал Леклер, тяжело налегая на каждое слово. — Видно, ребятам внушают не то, что нужно. Вредные идеи им внушают, вот что!
Точильщик сбросил с плеч свою точилку и теперь стоял выпрямившись, задорно и весело глядя на Леклера.
— В таком случае, Леклер, вам придется арестовать и запереть под замок всех честных французов, — звонко объявил он. — Вы что, оглохли? Не слышите, как вся улица твердит: «Давай настоящую демократию!», «Долой чужаков!»?
— Эй, Точильщик, смотрите, допрыгаетесь, — злобно бросил Леклер. — Таких, как вы, надо брать на заметку!
— Грозите? Думаете запугать меня? Я не из пугливых, — не унимался Точильщик. — И еще вот что я вам скажу: я шел из лесу сверху и все видел: этот рыжик, — он кивнул на Ксавье, — пальцем не тронул вашего Херувима. Анж, как увидел вас, сам бросился наземь и стал изображать побитого! Вот каков ваш Херувим!
— Что такое? — поразился Леклер. — Сам повалился? Не может быть! Ведь он кричал так, будто его режут…
— Грешно… Грешно вам так обижать мальчика, который не сделал вам ничего плохого, — завел Анж, делая вид, что готов разрыдаться. — Возводите на меня напраслину и за что? За то, что я молчал, никому не рассказывал, как вы собирали подписи под воззванием красных, как помогали Кюньо в давешней забастовке…
— Ага, вон как оно получается! — Леклер нагнул тяжелую голову, как бык, который собирается бодаться. — Теперь ясно, Точильщик, почему вы так заступаетесь за этих грачей. Рука руку моет… — Он перекинул громадную ногу через ограду.
— Господин Леклер, постойте, возьмите меня с собой! — отчаянно завопил Херувим. — Я боюсь оставаться, они же расправятся со мной! — И Анж принялся карабкаться вслед за Леклером, делая вид, что испуган чуть не до потери сознания.
— Не бойся, при мне они не посмеют тебя обидеть, — Леклер перевалился через ограду, и теперь из- за камней виднелись только его массивные плечи и злое красное лицо.
Анж последовал за ним.
— Не мечтайте, не удастся вам устроить здесь вашу «народную демократию»! Не дадим! — на прощанье выкрикнул Леклер и скрылся среди виноградных лоз.
Наступила пауза. Точильщик молча глядел на Ксавье и Витамин.
— Вот так история! А я-то надеялся, что Леклер подпишется в «Тетради Мира» и даст нам что- нибудь. — Ксавье виновато покосился на Витамин. — Ну, видно, он сегодня не в настроении.
— На это у него никогда не будет настроения. Уж поверь мне, рыжик! — с веселой иронией сказал Точильщик.
Ксавье кивнул и озабоченно оглядел Витамин.
— Можешь бежать дальше или останешься с дядей Жаном?
— Ты тоже останешься! — сказала Витамин. — Мы должны рассказать дяде Жану все, что слышали в замке.
В ГНЕЗДЕ
— Сюзанна, повяжи нагрудник тому бледненькому, он весь измазался кашей! И дай мне тарелку для той вон, тихонькой. Она такая худышка, надо ее подкормить…
Вооруженная большой разливательной ложкой, Клэр кормила капустным супом младших грачей и тех ребятишек, которых приютили в Гнезде: их родителям несладко жилось в Заречной стороне. Солнце заливало янтарным светом крытую веранду на сваях, недавно построенную мальчиками под руководством Тореадора. В этом радостном свете еще истощенней и бледней казались маленькие гости Гнезда. И когда Клар смотрела на них, у нее начинало щемить сердце и хотелось как можно скорее вернуть на щеки и губы ребят розовую краску здоровья.
— Клэр, мне бы прибавку, — попросил загорелый крепыш-грачонок.
— Не дам, — твердо отрезала Клэр. — Ты и так съел уже две тарелки, у тебя живот заболит. И потом… подумай об этих ребятишках. Им вторая порция куда нужней.
— Ну ладно, — согласился грачонок. — Я и вправду сыт.
Клэр повернулась к малышке с синим бантом в русых завитках. Перед ней стояла нетронутая тарелка.
— А ты почему не кушаешь, Ивонн? Разве суп невкусный?
— Не хочу, не люблю такой суп, — прошептала малышка. — И где моя мама? Она мне всегда рассказывала сказки, пока я кушала…
— Гм… вот оно что! — Черные, резко очерченные брови Клэр нахмурились. — Сюзон, ты разливай пока суп, а я займусь Ивонн, — и Клэр величественно, точно скипетр, передала Сюзанне половник.
Сюзанна засмеялась:
— Хочешь вести с этой крошкой разъяснительную работу? Или будешь рассказывать сказки?
