Мэйсон. — Вы попробуйте ее спросить.
Девочки из «партии» Алисы засмеялись. Катрин опустила голову.
— Разумеется, вы знаете, дитя, нашего великого национального поэта Виктора Гюго? — спросила Засуха.
Катрин молчала.
— Не знает! Не знает! — запели на все голоса Алиса и ее подружки. — Не знает, кто такой Гюго!
— Замолчи! Сейчас же замолчи! — раздался повелительный голос Лисси Бойм. — Не смей приставать к Катрин!
Чтобы предотвратить ссору, Засуха вызвала Алису. Скорее, скорее занять чем-нибудь класс! Задать какой-нибудь каверзный вопрос, отвлечь их внимание. Иначе будет стычка, и ей, Ивонн, опять нагорит от сестры!
Бедная Засуха пробормотала через силу:
— Мадемуазель Мэйсон, вы ведь, кажется, тоже готовите балладу Виктора Гюго?
— Да, мадемуазель.
— Так вот не объясните ли вы мадемуазель Ульм, что отличает романтическую поэзию Виктора Гюго от поэзии классической?
— Да, мадемуазель, — опять сказала Алиса. — Прежде всего лирическая печаль.
— Отлично! Совершенно верно, — закивала Засуха. — А еще что? Вспомните, что говорила вам весной на уроках литературы моя сестра. Основное отличие поэзии романтической…
— Вожвеличение твоего я. Вожвеличение швоего я, — подсказала со своего места Мари — вечный суфлер Алисы.
— Вожвеличение швоего я, — машинально повторила Алиса.
Пансионерки дружно захохотали.
— Павлин-романтик всегда возвеличивает свое я и вдобавок романтически обожает Херувима! — явственным шепотом бросила Лисси Бойм.
Хохот усилился. Даже сторонники Алисы, «голубокровки», смеялись, глядя на растерянную и сердитую физиономию своей предводительницы. Прозвище было на редкость меткое: во внешности красивой девочки, в ее манере держать себя что-то неуловимо напоминало надутого, поглощенного собственной особой павлина. А намек на увлечение Алисы учеником иезуитской коллегии привел всех в особенный восторг.
Алиса возвращалась на свое место вне себя от злости. Ее авторитет среди «голубокровок» был явно подорван. Что может быть хуже смеха, убивающего почтение! И во всем виновата эта ухмыляющаяся дерзкая девчонка Лисси Бойм.
Алиса на миг забыла свою аристократическую сдержанность и, проходя мимо Лисси, изо всей силы цапнула дерзкую за плечо.
— Вот тебе, будешь меня помнить!
Но тут же самое Алису сильно ущипнули: это Мадлэн Корбье, соседка Лисси, смешливая, розовощекая девочка, вступилась за свою любимицу. А там пошло и пошло… Кого-то награждали тычками, кто-то визжал и отбивался, кому-то трепали пышную прическу. Алиса царапалсь и шипела, как настоящая кошка. Наконец она не выдержала и заревела. Это был вульгарный рев самой обыкновенной уличной девчонки, а не наследницы великолепного имения и плантаций Мэйсонов.
Засуха, давно уже дрожавшая и лепетавшая что-то в углу класса, умоляюще протянула к девочкам сухонькие ручки: что она скажет сестре? Как объяснит ей неслыханный скандал при подготовке торжественного вечера, которая поручена ей, Ивонн — старой, слабой, беспомощной!
Кажется, Лисси первая заметила, что Засуха почти в обмороке. Во всяком случае, именно Лисси влезла на парту и закричала:
— Стоп! Довольно! По местам! Репетиция продолжается!
И от этого решительного и хладнокровного голоса все, даже Алиса Мэйсон, вспомнили, что они благовоспитанные молодые девицы из почтенных семей, и стали расходиться по своим местам, хмуро и сконфуженно поглядывая друг на друга.
— Боже, что я скажу сестре! Как быть, если до нее это дойдет! — простонала Засуха, все еще стоя в углу, как наказанная старая девочка.
— Вы скажете ей, мадемуазель, что мы просто повздорили — я и мадемуазель Мэйсон — и что вы считаете нужным наказать нас, — подсказала Лисси Бойм. — Незачем расстраивать госпожу Кассиньоль, — добавила она, подмигивая остальным.
— Но сестра сама захочет назначить вам наказание, — снова простонала несчастная дева.
— Пускай! — тряхнула головой Лисси. — Пускай назначает. Незачем выдавать Засуху, ей и так несладко приходится, — шепнула она Мадлэн Корбье.
Алиса Мэйсон и ее сторонницы молчали. Декламация закончилась в полном порядке. Алиса вышла к кафедре и прочитала оду Гюго, и только ее сбитая набок прическа напоминала о том, что произошло в классе. Зато у Лисси Бойм всюду краснели «боевые ранения».
Вот почему в этот день Лисси Бойм оказалась наказанной «за шум и пререкания с мадемуазель Мэйсон на занятиях декламацией», как гласила официальная версия, подсказанная Засухе все той же Лисси. Наказать свою любимицу Алису госпожа Кассиньоль, разумеется, не пожелала.
И вот одна надменная и нарядная, а другая в старом джемпере с вылезающими из рукавов красноватыми руками подростка направились разными дорогами (дверь, окно) в приемную госпожи Кассиньоль.
ГОСПОЖА КАССИНЬОЛЬ
В приемной пансиона, пустой и холодной даже в этот сверкающий летний день, с мухами, скучно гудящими по окнам, сидели в унылом ожидании питомцы Хомера во главе со своим руководителем. По настоянию своего отца был здесь и Юджин Гарденер. Школьники явились в пансион Кассиньоль всем составом, потому что всем любопытно было посмотреть, какая сестра у Роя Мэйсона и что вообще представляет собой пансион для девочек.
Рою и досадно было и льстило настойчивое желание товарищей сопровождать его к сестре.
— Алиса просто испугается, когда увидит такую ораву! — пробовал он отговорить товарищей.
— Если Алиса похожа на тебя, не испугается, — спокойно уверил его Тэд Маллори. — Вы, Мэйсоны, не из пугливых.
Видимо, школьники да и сам Хомер представляли себе пансион для молодых девушек веселым, розовым гнездышком с кокетливыми комнатками, украшенными разными безделушками, с большим кудрявым садом, где резвятся хорошенькие девочки.
В действительности все оказалось не так. Им пришлось долго звонить и стучать в толстую черную дверь, прежде чем им открыли. Служанка вызвала мадемуазель Ивонн. Увидев перед собой группу мальчиков во главе с воспитателем, Засуха растерялась.
Хомер как можно обстоятельней и любезней объяснил ей, что их группа совершает путешествие по Франции и что вот этот молодой джентльмен Рой Мэйсон жаждет заключить в родственные объятия свою сестру — молодую леди, воспитывающуюся в пансионе. При имени Алисы странное высохшее существо у дверей вдруг сильно смутилось.
— Мадемуазель Мэйсон? Она… — залепетала Засуха. — Подождите… Я скажу госпоже Кассиньоль.
И Засуха исчезла, оставив посетителей недоумевать у дверей. Впрочем, через минуту она вернулась, тем же трепещущим голосом объявила, что госпожа Кассиньоль, начальница пансиона, просит гостей в приемную, и, легко взмахнув ручками, снова исчезла, точно растворилась в воздухе.
Гости расселись вдоль стен, вдыхая запах мебельного лака, скипидара и еще чего-то постного, пропитавшего всю комнату. Приемная ничем не напоминала розового гнездышка, созданного их воображением. Единственная дорожка пересекала по диагонали темный блестящий пол, на круглом столе у окна лежала гарусная вязаная скатерть. Посреди выбеленной, как в больнице, стены темным и острым
