— Вместе участвуете в библейской картине? — повторила миссис Причард, поднимая в знак изумления свои рычаги. — Так, так, дочка…
— А сейчас я привела к нам Чарльза, чтобы показать ему мой театр, — продолжала Пат.
Казалось, миссис Причард сделает все возможное, чтобы помешать дочери ввести в замок Большого Босса молчаливого темнокожего паренька. Но избалованная девочка уже протащила Чарли сквозь кованые ворота (копию средневековых), мимо двух собачьих будок к левому крылу замка, где помещалась замковая прислуга и где было жилье миссис Причард и ее дочери.
Чарли хмуро разглядывал вычурное массивное здание, похожие на дверцы несгораемых шкафов двери. Так вот оно — жилище самого Босса, того Босса, которому принадлежал почти весь город, школа, земля, дома, где живут Чарли и все его друзья и знакомые, того Босса, на которого всю жизнь работали его отец и все, кого только знал мальчик!
Он невольно съежился. Никогда, никогда его отец не отважился переступить порог этого дома, ни один из негров-рабочих не смел и подумать о том, чтобы появиться во владениях Большого Босса.
И вот его, Чарли, негритянского мальчика, привел сюда каприз белой девочки. А вдруг выйдет из дверей сам Босс, увидит его, велит слугам выгнать его вон!
При этой мысли кровь прилила к щекам Чарли. Ему захотелось сейчас же, сию минуту повернуться и уйти отсюда, из этого враждебно настроенного, словно ощетинившегося всеми своими решетками дома.
Но сзади, почти наступая ему на пятки, двигалась миссис Причард, а впереди, щебеча, шла Пат.
— Сейчас ты увидишь! Сейчас ты увидишь мой театр! — повторяла она, вводя его в темный холл, украшенный оленьими рогами.
Чарли был все-таки мальчик, всего только мальчик, и потому он забыл обо всем, и его сердце дрогнуло, когда из картонной коробки появился весь бело-золотой, похожий на диковинный торт театр.
Вращающаяся сцена с миниатюрными фигурками кукол, набор декораций, крохотная рампа, которая освещалась настоящими электрическими лампочками, — все это восхитило его как конструктора.
— Здорово! Ах, как это здорово сделано, Пат! — сказал он, осторожно разглядывая все уголки и «кулисы» театра. — Но что же это за пьеса, Пат?.. Постой, да ведь это «Сон в летнюю ночь» Шекспира! — воскликнул он вдруг. — Вон Пек, а вон, с ослиной головой, стоит ткач Основа, а вон там, у задника, три феи с королевой во главе. А вот эта… — он взял в руки одну из кукол, — это Гермия, и она похожа на тебя, Пат…
Он задумчиво продекламировал:
— Какой ты умный, Чарли! — с уважением прошептала Пат. — Ты всегда все знаешь. А я даже не подозревала, что это Шекспир. Ведь Ричи читал нам эту пьесу, кажется?
— Он читал нам из нее отрывки, а я потом в читальне прочел ее всю. Она похожа на волшебную сказку, эта пьеса… Послушай, что говорит Титания:
— Патриция Причард, обедать!.. — проскрипел откуда-то сверху Образцовый Механизм. — Да и тебя, молодой человек, мать, наверно, заждалась.
Мысленно упрекая себя за глупое увлечение Шекспиром, Чарли простился с миссис Причард и ее дочерью и ушел из железно-мраморно-решетчатого великолепия белых хозяев…
— Патриция, поди сюда.
По холодной дрожи в материнском голосе Пат поняла: сейчас будет разговор не из приятных.
— Я здесь, мамочка.
Она встала перед матерью, нервно оправляя платье.
— Что ты все ощипываешься, как индюшка? Стой спокойно! — раздраженно приказала миссис Причард. — Я хочу с тобой поговорить серьезно. Ты сегодня привела сюда этого парня…
Пат сильно покраснела.
— Мне говорили, что он с тобой дружит, носит твои книжки, ходит с тобой. Ты должна, дочка, понять одну вещь: я неплохо отношусь к черным, есть среди них и вполне порядочные люди… Но больше, пожалуйста, не води сюда этого мальчишку. Он тебе не товарищ… Видишь ли, можно вежливо обращаться с цветными, но это не значит — вести себя с ними как с равными. Они к этому не приучены и не будут тебя уважать за это. И белые тоже станут над тобой смеяться… Ты поняла меня. Пат?
— Да, мамочка, — сказала Пат; она машинально разглядывала одетую в зеленый шелк куколку Гермию.
«Сколько неприятностей за один день! И всё из-за этого Чарли! Стоит ли он, чтобы столько переносить из-за него? Черный мальчишка!.. Черномазая обезьяна, как говорит этот щеголь Мэйсон… Ох, как я устала от всего этого!»
И Пат Причард широко зевнула.
13. Его мать
Камин был совсем как настоящий, а вместо дров лежали сухие сосновые шишки, которые Салли Робинсон собрала еще осенью в лесу. Казалось, стоит поднести к ним спичку — и уютный огонь загорится в камельке. Но боже упаси вас сделать это, потому что тогда вспыхнут не только шишки, но и пластмассовый искусственный камин, и бумажные скатерки, и занавески, и абажуры, и весь с таким трудом созданный уют домика Робинсонов мгновенно превратится в груду пепла.
Это был очень приличный домик, как две капли воды похожий на многие негритянские домики в этом районе. А район был не из важных, и даже дядя Пост, ко всему в жизни привыкший дядя Пост, вздыхал и морщился, попадая с помощью своего оливкового механизма в Горчичный Рай.
В Горчичном Раю жили люди с кожей всех оттенков — от угольно-черной до белой, как сливки; впрочем, у последних в жилах тоже текла одна капля негритянской крови, и этого было достаточно для того, чтобы настоящие белые — «арийцы» — дали им кличку «цветных» и позволяли им входить в свои дома только с черного хода.
В Горчичном Раю не было ни парков, ни выхоленных газонов, ни новомодных вилл. Окрашенные в однообразный горчичный цвет домики (отсюда и название) составляли, так сказать, декорацию района.
Прячась за ними, стараясь не слишком выпячивать свое убожество, стояли бараки, сараюшки, курятники, ящики из-под грузовиков, переоборудованные под помещение для людей, — заплатанное железом, дранкой, фанерой, толем некое подобие жилья, в котором ютилось население Горчичного Рая.
Нищета смотрела здесь изо всех щелей. В одном городе негритянский квартал называют «Вифлеемом», в другом — «Гарлемом», в третьем — «Черным Потоком», но всюду, во всех городах, — это беднейшие кварталы, и белые заходят сюда только по делу или из любопытства.
Даже серая змея главного шоссе торопилась в несколько витков поскорее миновать этот район города и уползти туда, где взгляд путешественников не будет оскорблен видом такой обнаженной бедности.
Горчичный Рай со всеми своими лачугами принадлежал, как почти всё в городе. Боссу — Милларду. И все негры в Раю, с тех пор как помнили себя, платили Боссу огромную арендную плату за клочок земли, который они занимали.
Часть лачуг спускалась к реке — зимой черной и сизой, весной желтой, а летом радужной от нефтяных и бензиновых пятен. От реки тянуло тухлинкой и ворванью, а дома пропахли капустой и «десятицентовыми обедами миссис Евы Слоун».
За рекой жили поляки, венгры, итальянцы, словаки, и негритянские дети ходили туда играть с белыми детьми таких же бедняков, как они.
Дом Робинсонов считался одним из самых «роскошных» в Горчичном Раю. Тэд Робинсон арендовал его у хозяина еще в ту пору, когда его назначили старшим по механическому цеху. Тогда он взял к себе в помощники Гирича и Цезаря, и втроем они заправляли всем цехом. И все рабочие заговорили о том, что «в
