Но тут налетела Салли. Она была непреклонна.
— Будешь лежать до тех пор, пока я не позволю встать, — заявила она твердо. — Люди могут и теперь приходить. Да вот, кстати, кто-то идет к нам. — Она прислушалась к голосам за дверью.
Это была Маргрет с двумя девочками — Нэнси и Мери. С того злополучного утра, когда Мери пришла к Нэнси с покаянием, обе девочки очень подружились. Теперь Мери, родители которой жили в соседнем городе, проводила все свое свободное время у Нэнси и звала ее мать «тетя Маргрет». Девочки принесли Чарли сирень.
Они еще ничего не знали о приезде Джима Робинсона, слышали только, что их друга перевезли домой. Не знала о приезде Джима и Маргрет, иначе, наверно, она постаралась бы скрыть свой расстроенный вид и заплаканные глаза.
— Боже милостивый, кого я вижу!.. Джим Робинсон!.. — пробормотала она.
— Здравствуйте, Маргрет, голубушка моя! — Джим Робинсон нежно пожал руку актрисе. — А почему глазки заплаканы? Что случилось у моей старой приятельницы Маргрет?
— Так, пустяки, — отмахнулась Маргрет, пряча лицо. — Я так рада вам, Джим. Вы точно луч света в нашей жизни…
Обе девочки во все глаза смотрели на «черного Карузо». Так вот он — этот знаменитый певец, о котором так восторженно говорил Чарли, а теперь толкует вся Восточная окраина!
В своем волнении они даже забыли о том, что пришли навестить больного, и так и стояли посреди комнаты, держа в руках ветки белой и лиловой сирени.
— А кто эти молодые леди? — обернулся к ним Джим Робинсон. — Впрочем, я догадываюсь: одна из них, верно, ваша дочь, Маргрет, ваша Нэнси, которая умеет и петь, и танцевать, и пишет прелестные стихи, как я слышал. Подойди ко мне, дочурка, дай на тебя полюбоваться — ведь я знал тебя еще крошкой.
Он привлек к себе смущенную Нэнси и почтительно, как взрослой, пожал ей руку:
— А как зовут твою подругу?
Мери присела:
— Мери Смит, с вашего позволения, сэр.
Джим Робинсон улыбнулся и ей:
— О, как же, знаю, знаю все и о вас, молодая мисс. О том, как вы назвали со сцены имя автора стихов и как молились за Чарли на гонках. — Он шутливо подмигнул ей. — Как видите, я уже в курсе всех событий.
Мери покраснела чуть не до слез:
— О сэр, это все, наверно, Чарли рассказал! Чарли такой добрый!.. Он выбрал только хорошее, а о плохом ничего не сказал вам… А я ведь очень дурная, сэр.
— Не верь ей, дядя Джим. — Чарли совсем свесился с постели. — Она всегда на себя наговаривает.
Пока шел этот разговор, Салли, потихоньку поманив к себе Нэнси, выспрашивала ее, почему у матери заплаканы глаза. Нэнси попробовала отговориться незнанием, но от Салли нелегко было отделаться.
— Ты, девочка, не виляй, — сказала она, как заправский мальчишка. — Я тебя насквозь вижу. Говори, что там у вас еще стряслось?
— Выгоняют нас из дома, — нехотя призналась Нэнси, теребя платье. — Мы не уплатили за последнюю треть года, и пришел управляющий Большого Босса и сказал, что это очень кстати, потому что Босс решил очищать Горчичный Рай от лачужек и строить здесь доходные дома. И чтобы мы по этому случаю убирались вон. Мама стала его умолять подождать неделю, до получки в театре, а он только твердит: «Складывайте ваши пожитки! Босс не хочет больше с вами возиться».
— Когда же это кончится? — пробормотала Салли.
Она сделала знак Джиму подойти и передала ему то, что услышала от девочки. У Салли, как и у других обитателей Горчичного Рая, была безграничная вера в этого человека, она была твердо убеждена, что он может все на свете.
— Ну, разумеется, мы это уладим!.. Маргрет, дорогая, не стоит плакать из-за такой чепухи. В мире и так довольно слез. Я сам переговорю с управляющим и все улажу.
Цезарь радостно засмеялся.
— Ну что я вам говорил! — сказал он торжествуя. — Вот и опять он нашел себе подходящие заботы. Еще парочка таких дел, и Джим будет совершенно счастлив!
— Молчи, несчастная деревяшка! — Джим Робинсон шутливо замахнулся на Цезаря. — Не болтай чепухи!
Маргрет ничего не говорила, но ее глаза были красноречивее всяких слов.
Между тем обе девочки, усевшись на скамеечку возле постели Чарли, возбужденно спрашивали:
— Что он тебе привез, Чарли? Рассказывай скорее!
— Ух, он привез мне целую кучу вещей! — оживленно начал мальчик. — Во-первых, духовое ружье. Во- вторых — целый ящик книг. Полный Джек Лондон, Сеттон-Томпсон, Теккерей…
— Неужели ты все это будешь читать? — Мери с уважением смотрела на мальчика. — У меня никогда бы не хватило терпения.
— Но самая замечательная книга, которую привез дядя Джим, — вот эта. — Чарли потянулся и взял со столика небольшую книжку в сером переплете. — Ее написал один русский писатель. Дядя Джим еще в прошлый свой приезд рассказывал мне о нем. Понимаете, девочки, этот человек ослеп и из-за тяжелой болезни не мог шевельнуть ни рукой, ни ногой. Он много-много лет провел в постели, лежа пластом, но у него была такая сильная воля и выдержка, что он ни на минуту не отчаивался и не сдавался. Он лежал и диктовал эту книгу, в которой рассказывал всю свою жизнь. И жизнь эта была такая сильная и прекрасная, что теперь там, в Советском Союзе, все мальчики и девочки и взрослые люди читают эту книгу и учатся по ней жить.
— А как она называется? — спросила Мери. — Ну-ка, дай ее сюда.
Нэнси опередила ее. Она взяла книгу из рук Чарли и громко прочла заглавие, напечатанное золотыми буквами:
— «Как закалялась сталь».
34. Ньюмен очень занят
У него едва хватало времени, чтобы побриться. Он мало спал, плохо ел и стал предельно раздражителен. Да и как не стать раздражительным и нервным!
Стон-Пойнт, такой тихий, вполне приличный городок с «тринадцатью семействами», аристократической Парк-авеню, пикниками на острове, лужайками для гольфа, несколькими церквами и тем «средним уровнем жизни», которым так все гордятся, вдруг стал беспокойным, непонятным и загадочным.
Мало того: говорили, что в Стон-Пойнте имеется своя организация красных и что он, Ньюмен, должен ежечасно и ежеминутно проявлять бдительность, сообщая заблаговременно о планах бунтовщиков и ведя наблюдение за поведением, связями и даже перепиской некоторых известных людей.
Вот взять хотя бы это поручение с Рендалем. Ньюмен считал мистера Рендаля вполне свободным от всяких подозрений, а ему закатили головомойку и предложили не умничать, а делать, что велят. Ну что ж, пожалуйста, он не будет умничать, он согласен строго придерживаться указаний своих хозяев. В конце концов, он вовсе не обязан защищать репутацию какого-то доктора Рендаля! К тому же, может, там и правы! Ведь дружит же доктор с этим учителем Ричардсоном! За последнее время и доктор Рендаль и учитель Ричардсон повадились навещать того негритенка, который расшиб себе голову на гонках «табачных ящиков». Жаль, право, что он вовсе не сломал себе шею; какой толк, скажите, от негра, в котором сидит дух непокорства, дерзости и упрямства! Вон и мистер Бийл говорит, что вся эта история с аварией мальчишки стоила ему нервов: ребята из Горчичного Рая явились к нему и добивались расследования, отчего случилась катастрофа. Он-то, Ньюмен, отлично помнит, как этот мальчишка не дал ему снять отпечатки своих лап, да еще чуть не всю школу подговорил отказаться от дактилоскопирования. Из-за этого негритенка Ньюмен получил тогда замечание от начальства. «С таким пустым делом и то не справились, Ньюмен, — сказал ему тогда эта жирная свинья — майор Симсон. — Не могли уломать кучку ребятишек? Видно, стареете, Ньюмен!» И он, Ньюмен, стоял тогда красный и потный от злости и мысленно клялся свести когда-нибудь счеты с проклятым парнем.
А сейчас фамилия Робинсон чуть не каждый день мозолит ему глаза.
