стул о стенки бака, но наглотался противно теплой воды, и отяжелев, притих. Ему приходилось выгибаться, чтобы сохранить равновесие с проклятым стулом на загорбке.
Он бросал красноречивые взгляды на вожатого, но грозить не решался — тяжелая оказалась у Маломёда рука.
— Свой вожатый, в пионерском лагере...— вымолвил он перекошенными губами,— так поступает.
—Скажи еще: «с невинным ребенком»!
У Маломёда накипело. Скоро ужин, а кто гарантирует ему безопасность, когда он вылезет из бака? Вот ведь в чем вопрос! Суперидиотская игра! Расход энер гии большой, а кормят по прежним нормам.
Над баком медленно поднялось и возникло кроткое лицо Монахова. Две пары глаз уставились на него из бака: Маломёдовские — с испугом, Олеговы — с надеждой.
— Думала курица, что орлица, да в суп и угодила,— с удовлетворением сказал Монахов, но к кому из двоих это относилось, было не ясно.
- Я вам полы мыл!— сказал Гречко.
- Спасибо.
- И еще вымою!
- А штаны не постираешь?
После такого оскорбления Гречко надолго замолчал. Радио здесь едва слышалось. Сколько времени он будет отмачиваться тут в баке? С Маломёда станется, он может привести его со стулом на спине на костровую.
Он сделал еще одну попытку:
—Я вам котеночка подарил...
- Верно. Слышь, вожатый,— сказал Монахов,— зачем он тебе? Отпусти!
- Это заложник,— сердито отозвался Маломёд.— И слезьте, пожалуйста, с бака! Вы меня демаскируете.
- А ну отпускай!— вдруг рявкнул Монахов и от этого рявканья у обоих в баке заложило уши. — Тюкну сверху по башке, и концы в воду. Пусти его, говорю!
И так яростно занес над баком руку, что Маломёду показалось — сию секунду он услышит свист конармейской шашки.
—Греби сюда!..— Маломёд сердито завозился с веревками, освобождая Олега, молча давящегося слезами от унижения.— Проваливай!
Олег на трясущихся руках подтянулся, выбираясь из бака мимо посторонившегося Монахова.
Вы кому-нибудь расскажете об этом?— срывающимся голосом спросил он.
Про индейца в мокрых штанах?— Монахов усмехнулся.— Как же, всему белому свету.
Олег выскочил к костровой, когда к черному столбу ставили пленных гуронов. Возбужденные соплеменники не обратили внимания на его плачевный вид.
У костровой площадки в кустах возился человек в надвинутой шляпе и белых штанах. Гречко с воплем бросился к нему.
Это был физрук. Гуронский вождь еще надеялся как-то посрамить апачей. Но Гречко не обманулся. Он уже видел сегодня белые штаны на Монахове подлинном.
У апачей, сидящих на теплом бетоне посреди площадки, лица были грязные с подтеками краски. У гуронов, стоявших у черного столба, лица в свежей зеленой краске, но обиженные — и так замучены неволей в подвале, а тут еще плен.
За спинами апачей толпился лагерный народ. Зрелище! Малыши пальцами касались потных спин воинов — это они спасли лагерь от гремучих врагов.
Жара спала.
Откуда вы явились на нашу землю, гуроны?
Мы пришли со скалистых гор,— сказал могучего вида гурон с нарисованным на груди трехглавым змеем, — по зову нашего брата, вождя равнинных гуронов.
Разве это ваша земля, что вы бродите по ней?
— Вся земля наша, — последовал нахальный ответ.
- Вы знали, что здесь живут апачи?
- Мы знали, что здесь живут дети, а рядом с ними кровожадные дикари.
Великий советник сел и махнул рукой: приступайте. Ашота Свистка и Трехглавого Змея, как главарей преступной шайки, связали и усадили в стороне.
Остальным пленным предстояло пройти индейские испытания.
Посреди площадки оставили одного, привязанного длинной веревкой к столбу. На шею ему повесили колокольчик, тоненько отзывающийся на каждое движение гурона. Грошу завязали глаза, в руку сунули деревянный нож с красной краской на кончике.
Кто выйдет победителем в испытании Змеи и Птицы?
Гнусаво, тягуче запела неизвестно откуда взявшаяся дудка в руках Ашота Шамана. Поплакала дудка о пропащей душе одного из гуронов и смолкла, чтобы не мешать охоте. И сам Ашот Шаман исчез.
Гроша несколько раз раскрутили и отпустили.
Колокольчик молчал.
Грош двинулся по кругу, водя впереди ножом. Уловив сбоку слабый звон, повернул в ту сторону, наскочил на столб.
Колокольчик задребезжал и снова умолк. Гурон, изловчившись, зажал его подбородком.
—Нечестно!— закричали ему, и он отпустил звякнувший колокольчик.
Грош встал, соображая. Тот, на веревке, перемещался гораздо уверенней его — он зрячий. Ходить так по кругу — между ними все время будет столб — дорожку в бетоне протопчешь, не поймаешь. Но зато тот привязан, значит, надо начать со столба. Грош двинулся прямо, шаря руками, нащупал столб. Вот и веревка... Гурон взмахнул связанными руками, веревка захлестнула Гроша, и противник несколько раз обежал вокруг, приматывая к столбу неудачливого охотника. Грош напрасно дергался и размахивал ножом.
—Этот гуронский воин проявил выдержку и ловкость и достоин нашего уважения. Отпустить! Второго связать, мы уведем его с собой в деревню.
Великий советник подозвал Красного Лиса: надо посмотреть, все ли в порядке в боевой деревне, для охраны которой оставались несколько воинов.
У тотемного столба возились Ашот Шаман и радист.
Красный Лис сел у своего вигвама, потом лег, ощущая тяжкую усталость. Не было сил шевельнуться. Самый завалящий гурон взял бы его сейчас голыми руками.
Ужин поспел с опозданием.
—Вождей своих жуйте! — кричали поварихи с нотками истерики.— Тех, кто эти безобразия придумал!
Последние остатки ужина унесли в деревню троих пленным: Грошу, Трехглавому Змею и физруку. Ашот Свисток, поужинав, подмигнул охране, сказал:
— В кусты, сам понимаешь... На две минуты.
—Дайте честное слово, что не убежите!— потребовала охрана.
—Конечно, честное слово.
