шелковичный кокон. Но не сходил с места. С одной стороны его мазали, щипали и дергали за волосы девочки, а с другой пытались вытолкнуть мальчики, чьи глаза горели отвагой и желанием вступиться за него. А он не сходил с места и все.
Увидев взбегающего на крыльцо Красного Лиса, девочки удрали с визгом. Мальчики с ворчанием отступили от двери.
Красный Лис плашмя опустил томагавк на худенькое плечо.
- Ты хороший воин. Ты будешь апачем. Хуг!
- Хуг!— ответил Тимка, с трудом разлепляя губы.
- Положеньице!..— сказал Диваныч.— Два часа назад Баярда увезли в больницу. Острый приступ аппендицита...
- А мы с ним уже договорились,— с сожалением сказала старшая вожатая.— Как же теперь быть?
Начальник посмотрел на Ашота Шамана.
- Придется вам взяться, Ашот Иванович. Ашот Шаман невозмутимо сказал:
- Не могу.
- Почему не можете? Вы же и так руководите индейцами.
- Я не руковожу. Я шаман, выступающий против верховного руководства, шаман-оппозиционер.
Диваныч сдержал улыбку, глядя на него.
- Придется Маломёда попросить.
- Ни один апач не сделает шага по приказу Маломёда. Зачем кого-то приглашать. У нас есть вожди, есть Красный Лис.
- Кто, кто?—спросила старшая вожатая.
— Красный Лис — Улугбек,— сказал начальник.
- Он же мальчик!— изумилась она.— Мы не можем рисковать репутацией лагеря, Денис Иванович. Да еще — перед кем!
- Он вождь!—твердо повторил Ашот Шаман.— У него перьев больше, чем у кого другого, значит, больше авторитета. Он справится не хуже Великого советника, а может, лучше.
Под месяцем горел фонарь, под фонарем на скамейке сидел Маломёд.
—Олег, я тебя вижу. Подойди ко мне!
Из-за угла вышел Гречко и независимо встал у скамейки, боком к вожатому.
—Сядь!— резко приказал Маломёд, не любивший, когда на него смотрят сверху, а он без шляпы.
Олег сел, переломившись пополам. Сгибаться он не умел.,
- Что ты с утра ходишь за мной, как кот за ветчиной?
- Это вам кажется,— сказал Олег, смотря в небо.— Большое счастье — ходить за вами.
- А ты знаешь, что такое счастье, Олег? Ты бываешь счастливым?
- Постоянно бываю, как Иван царевич.
- Врешь!—убежденно сказал Маломёд.—Постоянно счастливым бываю только я.
Гречко пожал плечами. Ему было наплевать на этот вопрос. Его тревожило другое.
Подкравшееся облако упрятало месяц в свое ватное брюхо. От этого стали ярче фонарь и лицо Маломёда.
- Общего счастья нет, оно для всех разное. Вот, допустим, умирает человек в пустыне от жажды и вдруг находит бурдюк с водой — счастье? Конечно! Или идет, идет — устал и вдруг натыкается на велосипед...
- Или на электричку.
- Неважно, — отмахнулся вожатый, не замечая насмешки.— В животе пусто, как в шляпе, висящей на гвозде, и вдруг человек видит пять буханок хлеба и миску борща... Понятно пока?
Гречко хмуро кивнул. Что тут непонятного: любит вожатый поесть.
Маломёд положил руку ему на плечо.
—Не ходи за мной и не страдай.— Он благодушно похлопал себя по животу.— Все, что я слышу или вижу, у меня в сейф уходит. На языке ничего не остается.
И сразу Олегу захотелось спать: ослабли напряженные весь день струны.
—Ветер поднимается,— заметил Маломёд, поднимая лицо к небу.— Закрой окна, Олег!
Захлопнув окна, Гречко ушел в темноту, лег в траву.
В спину давил толстый стебель, не желающий стелиться под ним шелковый травкой. Олег подумал с ухмылкой, что ну и пусть — он давит на стебель сильнее, чем тот на него.
Месяц суетился, выныривал из облаков с испуганным лицом неопытного купальщика. Маленький жучок перебрался с травинки на палец. Олег поднес его близко к глазам, рассмагривая. Крылья жучка отливали синим, как закаленная сталь. На голову надет черный шлем. Наколенники. И, как пика, торчит один ус. Второй потерян в битве или так и положено?
С далекой горной вершины оторвалась белая крошка. Повисла секунду над горами и погасла. Может, и там идет своя война? Между егерями и браконьерами. Может, весь мир делится на апачей и гуронов?
Он поднял палец к лицу и дунул. Жучок раздвинул металлические крылышки и беззвучно кинулся вверх, уколов месяц тонкой пикой.
Желтая машина «Кинохроника» катилась по аллеям. На крыше машины сидел, словно ворон в гнезде, черноволосый оператор и жужал камерой.
Режиссера с ассистентом провели через индейские пикеты в сад, для встречи на, высшем уровне. Режиссеру нравилось, как внезапно появляются из кустов индейцы и, увидев сопровождавшего их вождя, говорят.1 «Хуг!»— и исчезают.
В саду режиссер осмотрелся. Полукругом стоят виг-вами. Надо будет их немного сдвинуть — для фона. У высокого, почему-то занавешенного столба — кострище. Вокруг него сидят вожди. Замечательно, как они невозмутимы. Перья над головами. Легкая раскраска на лицах. С шей свешиваются какие-то амулеты — или медальоны?
Кто у них верховный вождь? Режиссер с сомнением посмотрел на полуголого человека без перьев, сидящего среди вождей.
— Вы кто?
Не знал режиссер, у кого спрашивал.
—Я несчастный сирота, подобранный апачами в степи,— запричитал Ашот Шаман.— Кто мои папа и мама, не знаю, никогда их не видел.
Режиссер поморщился.
- Я серьезно спрашиваю, какие шутки.
- Если серьезно, — сказал Ашот Шаман, блеснув дикими глазами,— вы пришли к индейцам!
- Мое имя Красный Лис,— сказал самый юный из вождей.
Режиссер снял берет и шутливо раскланялся.
Его тоже исподтишка рассматривали. Это и понятно, он — кино. Такое же загадочное явление, как эхо в горах. Представьте, если бы вдруг эхо пришло к вам в гости.
Та-ак, перейдем к делу... Они снимут сбор племени. Двадцать индейцев нужно одеть красочно, собрать для них все лучшие наряды и все перья. Это пойдет на цветную пленку, понимаете? Во время съемок в объектив не глядеть. У костра пойдет беседа старого и юного вождей — мудрость и задор рядом! Старый передает символ власти, допустим, рисует на груди юного вождя голубую черепаху. Носитель мудрости уже подобран — садовник лагеря. Колоритная фигура.
Перья над головами вождей закачались.
Это еще не все. Группа девочек, одетых интересно, станцуют вокруг костра какой-нибудь танец. Они будут индеанками — правильно? («Не индейками же!») И почему, вообще, нет девочек.в племени... Можно бы еще устроить спортивное состязание между физкультурниками и индейцами.
—Предположим, эстафету. Они передают палочку, вы копье.
Режиссер так быстро сыпал словами, увлекся, что не замечал затаенных усмешек. С кем состязаться,
