«Здорово шагает Форстер», — вспоминался завистливый шепот знакомого виртшафтсфюрера.[7] И верно — здорово. Едва став гаулейтером, Форстер дал слово фюреру, что
Судя по всему, — услышал Готлиб собственный голос, — Форстер справится с этим намного раньше».
Готлибу тоже хотелось ускорить наведение «порядка» в своем «хозяйстве».
— Коллеги, — начал он свое выступление перед лагерными чинами. — На театре военных действий, не имеющем равных в истории, вермахт огнем и мечом победно завершает борьбу двух мировых концепции: пангерманизма и панславянизма. Конвульсивные усилия мирового еврейства, заставившего англосаксов выступить на стороне большевиков, несколько отодвинули час полного триумфа нашего оружия и наших идей.
Линии коммуникаций наших армий растянулись на тысячи километров от фатерланда, и охрана тыла отвлекает много сил. Поэтому — чем меньше немцев останется на покоренных территориях, тем скорее вермахт закончит кампанию, и солдаты вернутся к труду на широком жизненном пространстве, полном изобилия. Фюрер требует ускоренного решения этих задач. Мы должны перейти от расстрелов, изматывающих здоровье и нервы славных частей эс-эс, к использованию самых эффективных, а главное — быстродействующих средств массовой ликвидации врагов рейха. И мы получим эти средства!
Готлиб подробно изложил свои планы, подчеркнув, что на строительстве специальных камер нужно будет широко использовать труд узников и, разумеется, не оставлять свидетелей.
Готлиб обвел взглядом «коллег» и доверительно продолжал:
— Я знаю, предстоит грязная работа. Придется стоять по колено в крови. Но это вражеская кровь. Она сцементирует кирпичи новой цивилизации.
— Позволю себе напомнить, — все сильнее распалял себя Готлиб, — что дальновидные умы Германии уже давно предвидели эту нашу нелегкую миссию. Еще в 1893 году мой дед, генерал граф Готлиб писал.
В 1905 году соратник моего деда — Иозеф Людвиг Реймер пророчески возвестил:
Теперь, когда бог дал нам фюрера, мы должны всеми силами выполнить его предначертания! Хайль Гитлер! Зиг хайль!
Закончив, Готлиб уже спокойным тоном объявил: — Инструкции вы получите!
Готлиб мог быть спокоен: четко налаженная машина пришила в движение.
Он перешел к докладам руководителей лагерных служб. Рапортфюрер, как обычно, начал с численности узников. Готлиб неторопливо пробежал глазами колонки цифр. «Прибыло». «Умерло»… «Зондербехандлунг»[8]… Еще рапортфюрер доложил, что в рабочей команде подростков надзиратель Штумпе ударом молотка в переносицу убил мальчика с лагерным номером 44752. Из польских евреев.
— В переносицу, говорите? — повторил Готлиб и с деланной строгостью указал рапортфюреру: — За превышение власти мы примерно накажем Штумпе. А с этим коммунистическим выводком пора кончать. Они не оправдывают даже своего пайка! Уже отпуская рапортфюрера, Готлиб добавил:
— Наказанием Штумпе пусть будет… казнь дюжины этих сопляков… Пусть проверит свое «изобретение». Не забудьте место экзекуции посыпать опилками.
…Рапортфюрер передал Штумпе то, чего ожидал от него комендант лагеря. «Смеющаяся смерть» получил «в наказание» стакан шнапса, полагавшегося только участникам массовых расстрелов. Выпив, он был готов к делу… (Какой только смысл не вкладывается иногда в такое доброе слово «дело»!)
Уже с утра Штумпе вертелся возле подростков. Подгоняя «лошадок», он изощрялся в ругани. А когда на площадку, возле которой дробили камни, высыпали тачку опилок, он остановил каток и стал отбирать самых слабых и измученных мальчиков.
Предчувствие большой беды охватило всех, кто был на плацу. Скрежет бетономешалки и цокот молотков сменились стеклянной тишиной, готовой вот-вот лопнуть. Подошло отделение эсэсовцев и всем велели сдать инструмент. Молотки полетели в кучу, то глухо ударяясь ручкой, то издавая металлический звук.
Что еще будет?
«Смеющаяся смерть» выхватил из кучи молотков один и, будто взвешивая его, подбросил в воздух. Оглянувшись, он увидел: на крыльцо комендатуры вышел гауптштурмфюрер Готлиб. Штумпе улыбнулся и подошел к шеренге мальчиков. Они едва стояли на ногах, шатались от усталости. Схватив за ворот одного из шеренги, «Смеющаяся смерть» усадил его на землю и сапогами зажал худенькое тело так, что запрокинутая голова мальчика оказалась между колен эсэсовца.
Прежде чем кто-либо успел опомниться, Штумпе с силой ударил мальчика молотком в переносицу. Высоко подняв молоток, захохотал, потом оборвав смех, выволок из шеренги еще одного мальчика…
На плацу уже лежало несколько трупов. Один из мальчиков еще был жив. Пальцы его судорожно сгребали побуревшие от крови опилки…
«Смеющаяся смерть» вытягивал новую жертву. С белым, будто залитым мелом, лицом делал последние шаги по земле маленький смертник и, только чувствуя приближение молотка, закрывал глаза…
Один из мальчиков попросил расстрелять его. Хохотом ответил «Смеющаяся смерть» и тут же обрушил на голову мальчика молоток.
Другой из обреченных пошел навстречу убийце. Горящий взгляд мальчика отрезвил эсэсовца. От неожиданности он сделал шаг назад. А мальчик вскинул голову и, чуть заикаясь, произнес: «Я не боюсь тебя, фашист! Мы и Кронштадта! Мы…»
Падал мальчик прямо на Штумпе, и тот снова подался назад.
Над плацем поднялся ропот. Эсэсовцы взяли автоматы наизготовку.
Последний из дюжины смертников негромко выкрикнул что-то по-польски. Внятно прозвучало слово «Кронштадт».
Покончив с ним, Штумпе вытер рукавом пот со лба, бросил молоток и дал волю своему сатанинскому смеху…
Вдруг он оборвал его, и тогда все услышали слабый голос мальчика, который стоял возле катка. Не отрывая глаз от мертвых товарищей он сказал:
* * *
Этот рассказ впервые был опубликован в марте 1968 года. Год спустя, в № 2 (99) Информационного бюллетеня Международного Освенцимского комитета (февраль 1969 г., Варшава), появилось сообщение о том, что в результате кампании Союза лиц, преследовавшихся при нацизме (ФФН), в конце 1968 года арестован… «один из самых жестоких палачей Треблинки, известный тем, что ударами молотка убил 15 детей в возрасте от 8 до 13 лет, поскольку работа им была не но силам».
У этого изверга, сменившего фамилию и проживавшего в Верхней Саксонии (ФРГ), «двое маленьких детей и… в своем поселке он считался образцовым гражданином».
Наказан ли этот палач Боннской Фемидой, до сих пор — неизвестно.
РЕПОРТАЖ У КРАЯ МОГИЛЫ
