оказалась на удивление узкой. Причем сужалась лестница постепенно, становясь серьезным препятствием для любого упитанного человека.
Минерва быстро начала подниматься по лестнице, ноги ее так и мелькали под кружевной оборкой юбки.
Мягкие башмаки Минервы ритмично застучали по ступеням, и тотчас в шахте лестницы послышались тяжелые шаги Грея и его частое дыхание. Пыль забивалась в ноздри, но Минерва различала в воздухе аромат мыла и запах дорогого ей мужчины.
Она остро чувствовала его близость.
Лестница вела в башню, которая не имела определенного назначения, разве что служила удобным местом для осмотра окрестностей. Минерва очутилась на верхней площадке башни на секунду раньше Грея и немедленно подошла к каменной скамье у окна. Присев, она положила руки на узкий каменный подоконник и ладонью протерла запыленное стекло.
– Стало быть, ты часто бывала здесь вместе с Брамби, – снова сказал Грей.
Минерва оглянулась на него с мимолетной улыбкой, а затем приникла к стеклу.
– Да, бывала. Иначе я бы не знала, как пройти сюда. Мы с Брамби знакомы с детства, как и с тобой. Разница лишь в том, что Брамби я всегда считала просто другом.
Грей только глубоко и тяжело вздохнул.
– Помнишь, каким наказанием я была в детстве? – спросила Минерва.
– Ты никогда не была наказанием.
– Грей, я точно знаю: ты считал меня несносным ребенком, – возразила Минерва, не решаясь взглянуть на него. – Я повсюду ходила за тобой по пятам.
– Я помню праздник в саду, который мы устроили в Драмблейде, когда тебе было двенадцать. Ты нарядилась в розовое платьице и соломенную шляпку с розами.
Вместо заснеженных холмов перед глазами Минервы появился парк Драмблейда, множество роз с тонким запахом, клумбы за домом, пестрящие оранжевыми, лиловыми, желтыми и алыми цветами. А затем она увидела саму себя – в розовом платье, которым несказанно гордилась, поскольку это был ее первый «взрослый» наряд.
– В шляпе мне было жарко, – призналась Минерва, – она жала мне на уши.
– Помню, – тихо отозвался Грей. – Когда ты выследила меня и вошла следом за мной в зимний сад, то заявила, что в парке слишком жарко и к тому же тебе мешает шляпа.
Его воспоминания были в точности такими же, как у нее.
– А что ответил я? По-моему, ты забыла.
– Что ты! – Минерва обернулась к нему. – Ты спросил, не лучше ли было присесть в тени под деревом и снять шляпу, вместо того чтобы идти в зимний сад. И мне стало ясно: ты понял, что я преследую тебя. Я покраснела.
– Стала алой, как самая яркая роза.
– Ты взял меня за руку, подвел к чугунному стулу и велел сесть. Я попыталась развязать ленты шляпки, но от смущения пальцы не слушались меня, и ты мне помог. А потом ты вышел в парк и вернулся со стаканом лимонада. И замер как вкопанный, глядя на меня так же серьезно, как сейчас. Только теперь ты выглядишь гораздо внушительнее, чем тогда.
Грей усмехнулся:
– У меня было время поупражняться.
– Грей, если ты хотя бы на миг надеялся охладить мой детский пыл, то сильно заблуждался.
– Очень скоро я заметил, что ты продолжаешь исподтишка наблюдать за мной.
Минерва вновь устремила взгляд на заснеженные холмы.
– Когда я впервые увидела тебя, то испытала легкий трепет – предчувствие любви. А потом ты повел себя как джентльмен, стараясь пощадить мои чувства… вот тут-то я и влюбилась в тебя.
– Быть не может, Минерва. В то время тебе едва минуло двенадцать.
– Честное слово! Вот почему я ходила за тобой по пятам.
Грей помедлил с ответом, и наконец, понизив голос почти до шепота, произнес:
– Я был польщен. Ты очаровала меня, Минерва. В тебе чувствовалась сила, тебе было чуждо жеманство. А я терпеть не мог жеманниц, всегда готовых состроить гримаску и скромно опустить ресницы.
Минерва усмехнулась:
– Ты имеешь в виду кокеток, искушенных прелестниц? Значит, я в этом искусстве не преуспела?
– Ты оставалась сама собой, и за это я полюбил тебя.
Минерва ждала продолжения, но Грей молчал.
– Наверное, ты долго не воспринимал меня как женщину, – спустя какое-то время сказала она. – А я постепенно взрослела, наблюдала, как ты крепнешь и растешь, и дождалась – ты впустил меня в свою жизнь. Если я и стала уверенной в себе женщиной, то лишь благодаря тебе. О, ты всегда вел себя как истинный джентльмен, точнее, почти всегда, и не мешал мне поступать как захочется, утверждая, что так и должно быть.
– Послушать тебя, так я святой.
