– Ну… ты понимаешь. На мужчин.
Точеные ступни, изящные щиколотки…
– Ах да, конечно, на мужчин, – кивнул Себастьян и подумал: чем меньше на них оставалось времени, тем лучше. – Значит, ты была очень занята? – Он облокотился на ручку кресла.
– Да, очень. Я пыталась устроить здесь все сама, не хотела просить денег у родителей. Папа имеет право ограничивать меня в расходах, пока мне не исполнится тридцать пять лет. Родители полагают, что во мне до сих пор играет подростковое бунтарство.
Он не стал говорить, что опасается, как бы старик Уинтерс не прибрал к рукам все ее деньги – на проведение своих политических кампаний.
– Мне деньги вообще не нужны. Я собираюсь устроить здесь все и без них. Да, действительно, – добавила Блисс, немного помолчав.
– Я тебе верю.
– Мне, наверное, надо снять платье?
Локоть Себастьяна соскользнул с ручки кресла.
Блисс снова нахмурилась:
– Я что-то неважно себя чувствую.
Себастьяну тоже было не по себе.
– Иди сюда, – сказал он. Одно неверное слово или движение может все испортить. Надо действовать с предельной осторожностью. – Ну иди же. Мне хочется поцеловать тебя.
– Но я же не разделась.
Себастьян поднялся с кресла, обнял ее и прижал к себе. Она, наверное, догадывалась, что с ним происходит, однако не торопилась.
Блисс уткнулась лицом в его плечо. Она вся дрожала.
– Что такое? – спросил Себастьян, поглаживая ее по спине. Он поморщился – джинсы вновь стали ужасно тесными. – Почему ты дрожишь?
– Холодно, – прошептала Блисс.
Какая здесь духота, подумал Себастьян.
– Надо уложить тебя в постель.
Она по-прежнему дрожала.
– Ты не заболела?
– Нет. Не отпускай меня. Держи крепко. Мне нужно… Мне нужно расслабиться. Я слишком долго сдерживалась. Надо дать волю своим чувствам.
Себастьян провел ладонью по ее плечам, по обнаженным рукам.
– И мне тоже, любимая. Я так давно ждал этого.
Блисс высвободила руки и принялась гладить его по груди. Потом стала расстегивать пуговицы на его рубашке.
– Не буду ни о чем думать. Только о том, что происходит сейчас. Все остальное не важно, – проговорил Себастьян с дрожью в голосе.
Он действительно ужасно волновался. Такое ему и не снилось. И Блисс, похоже, также была возбуждена. Невероятно…
– Этого вполне достаточно. Пока, – прошептал он ей на ухо.
– У тебя голова болит? – Блисс внимательно осматривала его нос.
Себастьян не выдержал – поцеловал ее. Довольно хитрить, ходить вокруг да около. Его сжигал жар, захлестнуло желание.
Блисс подняла голову. Ее губы приоткрылись, и их лица снова сблизились, губы слились в страстном поцелуе.
Он принялся гладить ее по спине, по крутым бедрам, таким приятным на ощупь. Блисс даже не сделала попытку отстраниться, когда он прижался к ее животу.
Она хочет дать волю чувствам. И ему хочется дать волю своим чувствам. Их общее желание сбудется.
Его вдруг начала бить дрожь. Совершенно неожиданно. Себастьян, сжав зубы, попытался взять себя в руки. Он прикасался к Блисс, и она, казалось, зажигала его, воспламеняла. Все в ней его возбуждало, каждое ее движение, каждая клеточка ее тела. Он не смог бы выпустить Блисс из рук, не смог бы остановиться, даже если бы вокруг него стали рушиться стены.
– Себастьян…
– Да? – Он раздвинул коленом ее ноги, поднял подол платья – и затаил дыхание.
Он любовался длинными стройными ногами, долго рассматривал аккуратные пальчики и изящные щиколотки – до самого верха, до узеньких шелковых трусиков с оранжевыми кружевами.
Блисс прижалась к его ноге. И прижималась все крепче и крепче, что еще более возбудило Себастьяна.
