– Да.
– Что такое табиска?
Они много раз ели ее вместе, – следовательно, Дзито бросал ему спасательный круг. Монтальбано за него ухватился. Мигом обретя уверенность и четкость, комиссар углубился в детальное описание этой удивительной пиццы из многих ингредиентов.
Глава седьмая
В человеке, теряющем под ногами почву, заикающемся, неуверенном, очумелом, ничего не соображающем, растерянном и с неизменно безумным взглядом, которого телекамера «Свободного канала» безжалостно показывала крупным планом, Монтальбано насилу признал самого себя, осаждаемого вопросами этих сукиных детей-репортеров. Та часть, где он объяснял, как готовят табиску и которая удалась ему лучше, показана не была, – может, она не совсем соответствовала главной теме, аресту Тано.
Баклажаны, запеченные с пармезаном, оставленные домработницей в духовке, вдруг показались безвкусными, хотя таковыми не были и быть не могли. Виною всему была психологическая травма: легко сказать, увидеть себя такой дубиной стоеросовой по ящику.
Внезапно ему захотелось расплакаться, забиться в кровать, запеленавшись в простынку, как мумия.
– Комиссар Монтальбано? Это Лючано Аквасанта из газеты «Иль Медзоджорно». Не будете ли вы так любезны дать мне интервью?
– Нет.
– Я не отниму у вас много времени, клянусь.
– Нет.
– Говорит комиссар Монтальбано? Это Спингарди, Аттилио Спингарди с Государственного радио и телевидения, из филиала в Палермо. Мы готовим круглый стол, посвященный…
– Нет.
– Но позвольте же мне закончить!
– Нет.
– Милый? Это я, Ливия. Как ты себя чувствуешь?
– Хорошо. А что?
– Я тебя только что видела по телевизору.
– Господи Иисусе! Меня что, показывали на всю Италию?
– Думаю, да. Но это было очень недолго.
– Было слышно, что я говорил?
– Нет, говорил только комментатор. На экране было твое лицо, но такое, что как раз поэтому я и беспокоюсь. Желтое как лимон.
– Так, может, это еще было в цвете?
– Конечно. Иногда ты прикрывал рукой глаза, щупал лоб.
– Это у меня голова болела, и свет мне мешал.
– Прошла?
– Ага.
– Комиссар Монтальбано? Я – Стефания Куаттрини из журнала «Быть женщиной». Мы хотим взять у вас телефонное интервью, не кладите, пожалуйста, трубку.
– Нет.
– Это всего несколько секунд.
– Нет.
– Я имею честь говорить с самим знаменитым комиссаром Монтальбано, который проводит пресс- конференции?
– Отвяжитесь от меня, не выкручивайте яйца.
– Нет, яйца, будь спокоен, мы тебе оставим, а вот башку оторвем.
– Кто говорит?
– Смерть твоя, вот хто. Я хочу тебе сказать, что тебе это с рук не сойдет, козел ты, артист погорелого театра! И кого это ты думал наколоть, ты с твоим дружком Тано? Комедию, вишь, они тут устроили! И за это ты заплатишь, что насмехаться над нами вздумал.
– Алло! Алло!
Связь прервалась. У Монтальбано не хватило времени не то что обмозговать, а даже осознать эти угрозы, потому что он сообразил, что настойчивый звук, который уже давно прорывался сквозь телефонные очереди, был дверной звонок. Бог знает почему, он решил, что это не иначе как какой-нибудь журналист посметливей, который решил явиться прямо на дом. Побежал, потеряв всякое терпение, к двери и, не открывая, гаркнул:
– Кто там, твою мать!
