последовала за ним. Миранда добралась до спасительного уединения своей комнаты и, не раздеваясь, бросилась на постель.
Дверь открылась, и она поняла, что это, должно быть, Самми, единственная, кто мог бы войти, не спросив разрешения.
— Ты только посмотри на себя, — нахмурилась та. — Опять лежишь в шляпе и туфлях. Вчера я могла это понять, потому что ты устала от того, что писала всю ночь. Но это… Раньше ты никогда не относилась к одежде так небрежно. По-моему, жизнь в Лондоне тебе не на пользу.
— Ты права, — сказала Миранда без всякого возражения, села и позволила Самми снять с нее накидку и шляпу. — Поедем домой. Поедем сейчас же.
Самми присела на кровать рядом с ней и обняла ее одной рукой.
— Что случилось, дорогая? Отчего ты так несчастна? Я просто пошутила — я думала, что тебе нравится здесь, в Лондоне.
— Я не могу здесь писать.
— Пожалуй, тебе бы неплохо немного отдохнуть от работы.
— Нет… Она мне нужна.
— Но разве тебе не доставляло удовольствие выезжать с Люси? А прогулки по парку, танцы и цветы, которые тебе прислали?
Прогулки, цветы… Джонатан с розой из ее букета в петлице… Джонатан, подхвативший ее, когда она выходила из его фаэтона… Джонатан, который…
Миранда разразилась слезами.
— Что ты, родная? Кто тебя обидел?
В крепком объятии рук, утешавших ее с детства во всех ее горестях, Миранда рассказала о том, как изменился к ней Джонатан, как она думала, что он примирился с ее работой, о его разговоре про домик в Танбридж Уэлс, о намеках — как она думала — на то, что хочет на ней жениться.
— А вместо этого, — прорыдала она Самми в плечо, — он хотел, чтобы я стала его любовницей!
Глава девятнадцатая
Самми была глубоко шокирована тем, что рассказала ей Миранда. Капитан Мюррей всегда производил впечатление джентльмена, пусть даже он и не одобрял творчества Миранды, что казалось ей довольно странным, но все же доступным пониманию. Есть такие мужчины, которые хвастаются тем, что в жизни не, открыли книги, и которые, без сомнения, сочли бы писательский труд напрасной тратой времени, неподходящим занятием для леди. Видимо, он из таких.
Но это… это совсем другое дело, если только Миранда не истолковала его слова неправильно. Возможно, она ошиблась?
Может, он сделал ей совсем другое предложение — предложение выйти за него замуж. Но конечно же, Миранда, как бы уединенно она ни жила, пока писала, поняла бы разницу.
— Ты уверена, что правильно поняла его?
— Совершенно уверена. Он начал с того, что предложил домик, потом лошадей, наряды, драгоценности…
— Но он мог предлагать все это, не имея в виду того, что…
— Если бы такое предложение не сопровождалось заявлением, что он не желает, чтобы его подружка привечала других мужчин. — Миранда безутешно попыталась удержаться от слез. — Ах, Самми, когда он это сказал, мне захотелось умереть.
Миранда была права! Заявление, подобное этому, никак иначе не истолкуешь.
— Надеюсь, ты сказала ему…
— Я не смогла… я только потребовала, чтобы он немедленно отвез меня домой. Я знала, что если попытаюсь сказать хоть что-нибудь еще, то не выдержу. А мне ни за что не хотелось, чтобы он получил удовлетворение, поняв, какую глубокую рану мне нанес. Но подумать только, что он мог предположить обо мне такое! Мы должны немедленно уехать отсюда. Я не могу больше его видеть.
Самми покачала Миранду в своих объятиях, как делала, утешая ее, когда она была еще совсем ребенком.
— Ну, конечно, дорогая моя, — успокаивающе сказала она. — Я согласна с тобой, что после этого ты не сможешь здесь оставаться. Этот господин то и дело приходит в этот дом, и ты будешь все время с ним встречаться, если останешься. А ты ведь не хочешь, чтобы твои кузины узнали, как он тебя оскорбил. Мы немедленно уезжаем.
— Но как? Они спросят, почему мы уезжаем. Что мы им скажем? — Миранда всей душой желала покинуть Лондон сию же минуту, но понимала, что едва они объявят о своем решении уехать домой, как у ее родственников возникнет множество весьма затруднительных для нее вопросов. А позволить, чтобы они узнали правду о сегодняшней сцене с Джонатаном, она ни в коем случае не могла. Позволить, чтобы они узнали, как низко он подумал о ней. Одного воспоминания о его словах было достаточно, чтобы почувствовать себя грязной.
Она всего лишь позволила ему поцеловать себя и — призналась она себе — ответить на его поцелуй, испытать мгновенную радость от того, что ей так уютно в желанном кольце его рук. И только из-за этого он посчитал ее бесчестной. Дешевой женщиной, способной принять предложение такого рода, как он ей сделал.
— Ну, это будет нетрудно устроить, — сказала Самми после некоторого размышления. — Вчера, когда ты была почти весь день в постели, они поверили, что ты больна. Мы просто скажем, что тебе опять стало хуже; похоже, что лондонский воздух и все эти выезды не пошли на пользу твоему здоровью.
Миранда слабо, он отчетливо хихикнула:
— Они подумают, что я просто неженка, — ведь я выезжала куда меньше, чем Люси. Конечно, я была занята работой, но они-то думают, что я отдыхала.
— Да… но она привычна к Лондону, прожила в нем всю жизнь и привыкла помногу бывать на воздухе, густом от каминного дыма. А ты — совсем другое дело. Внезапное повторное ухудшение твоего самочувствия вынуждает нас думать, что тебе просто необходимо вернуться домой и пожить там, пока ты полностью не поправишься. Возможно, когда твое здоровье улучшится, ты сможешь еще раз приехать в Лондон.
— Ну нет. — Миранда попыталась вырваться из утешающих объятий Самми, внезапно превратившихся в тюрьму от этих слов. — Ты не понимаешь! Я не могу возвращаться сюда! Никогда! Пока…
— Конечно, нет, но нам не нужно говорить, почему мы уезжаем. Ничто не заставит их заподозрить, что у тебя могут быть какие-то иные причины для отъезда, кроме твоего здоровья. Будет проще позволить им думать, что ты еще приедешь к ним, когда твое здоровье окрепнет. Не беспокойся, моя милая, я сумею все уладить.
— Ох, Самми, ты мое утешение. Что бы я без тебя делала?
Этот вопрос мисс Сампсон задавала себе с тех пор, когда Миранда была еще маленьким ребенком. Ответ был всегда один и тот же: она нужна сейчас Миранде, как и раньше, и потому она здесь. Она понимала и то, что Миранда ей также необходима, — у нее больше ничего не было в жизни, кроме Миранды.
Люси, Диана и мисс Огаста стали дружно возражать против решения их гостей покинуть их дом столь внезапно: юные леди потому, что по-настоящему привязались к Миранде; мисс Огаста — от понимания того, что теперь от нее могут ожидать участия в заботах о младших детях. Не в обучении, конечно, — она знала, что этого она не сумеет никогда, — но они могут захотеть, чтобы она выводила их на прогулки, как это делала Самми. А это для нее было бы почти столь же трудно.
Джайлс был так же огорчен решением кузины уехать, как и его сестры, но посчитал ниже своего мужского достоинства сказать ей об этом. Поэтому он ограничился тем, что выразил надежду, что ей скоро будет получше. Он не испытывал особой печали от приближающейся разлуки со столь строгой наставницей, как мисс Сампсон, и надеялся, что новый учитель будет менее строг в отношении уроков, но по-прежнему позволит ему вольно играть в парке. До сих пор еще ни один из учителей этого не делал, а он знал, что ему
