использовал эту книгу как vade mecum [справочное пособие]».
При этом влияние «Заветов двенадцати патриархов» распространялось не только на послания св. Павла, но и собственно на евангелические благовествования. Вот пример: «Я был продан в рабство, и Господь всего сделал меня свободным; я был пленен, и Его сильная рука поддержала меня. Я страдал от голода, и сам Господь накормил меня. Я был одинок, и Господь утешил меня; я был болен, и Господь навещал меня; я был заточен в узилище, и мой Господь проявил благосклонность ко мне и освободил меня». Это — из «Заветов двенадцати патриархов» (Иосиф, I, 5–6). А теперь вот это: «Ибо алкал Я, и вы дали Мне есть; жаждал, и вы напоили Меня; был странником, и вы приняли Меня; был наг, и вы одели Меня; был болен, и вы посетили Меня; в темнице был, и вы пришли ко Мне». Это — Евангелие от Матфея (XXV, 35).
Аналогичным образом «Заветы» предвосхитили ряд строф из Нагорной проповеди. В каждом случае имеются различия, но они явно связаны с адаптацией и правкой. Зависимость одного документа от другого достаточно очевидна, чтобы отбросить сомнения. Снова обратимся к канонику Чарлзу: «Нагорная проповедь, — говорит он, — отражает в ряде случаев дух и даже воспроизводит буквально фразы из «Заветов двенадцати патриархов».
Поскольку «Заветы» ближе, чем Свитки, подходят к тому, что считалось специфически христианской этической доктриной, остается сделать вывод, что иудейское учение, по крайней мере, в некоторых сектах, приблизилось к позднехристианскому учению и развилось параллельным ему и таким образом, что стало важным источником для христианских авторов вроде тех, кто были составителями евангелия (в его первоначальном виде). Мы, конечно, знали уже о таких благородно мыслящих учителях, как фарисей рабби Хилаль. Но то, что мы узнали теперь, напрямую связывает иудейское и христианское учения, причем таким образом, что встает вопрос: было ли христианство в долгу у иудаизма, или же вообще было его органической частью, пока не возникла нееврейская церковь?
По меньшей мере, как сформулировал это профессор Дюпон-Сом мер, «древо христианства так интересно разрасталось потому, что для него была прекрасно разрыхлена почва». Но это лишь именно «по меньшей мере». Потому что чем дальше, тем больше представляется вероятным, что поначалу ессейский иудаизм и палестинское христианство представляли собой одно и то же растение.
Обратимся теперь в своих попытках понять раннее христианство еще к одному небиблейскому документу, который по важности не уступает «Заветам». Это «Дида-ли», или «Учение двенадцати апостолов». Здесь, как и в Свитках Мертвого моря, мы встречаемся с двумя путями: «Путь Тьмы» и «Путь Света». В греческом варианте «Дидаша» встречаются ссылки явно христианского происхождения. На известна еще и латинская версия, в которой многие из этих ссылок отсутствуют. Соответственно они должны были присутствовать и в том документе, с которого делался латинский перевод. Что касается греческой версии, то она, видимо, является результатом христианской правки. Изучая латинскую версию, ученые пришли к выводу, что у нее не должно быть еврейского источника, поскольку им не встречалось еврейского прототипа. Иначе ее бы и назвали еврейской. На самом же деле еврейский прототип, конечно, имеется. «Дидаш» относится к той же самой литературе, что и Свитки Мертвого моря, но подвергся, по- видимому, редактированию ранними христианами. И он содержит не только язык и идеи, знакомые нам по христианским рукописям, но и омовение (крещение) после поста, и довольно странный вариант ритуальной трапезы. Как гласит «Дидаш», священное вино представляет «священную лозу сына [Божия], Давида». Хлеб символизирует «жизнь и знания, [ставшие известными] через Иисуса, ребенка [Божия]». Нет ли здесь связи между Иисусом и ессеями? Вино представляет еврейского царя Давида, а хлеб — еврейского пророка Иисуса, которого называли Сыном Давида. Может быть, именно в этом секрет того, как в таинстве ессеев, по крайней мере, в ряде сект, нашлось место для Иисуса? Обратим внимание, что на месте мессии Аарона и Израиля появляются Давид и мессия из рода Давидова. Не было ли это тем вариантом, который предпочли секты, которым не нужен был мессия — священник, а нужен был лишь мессия Израиля? Несомненно, это новое знание демонстрирует нам естественную, историческую эволюцию христианства из ветви иудаизма, ему предшествовавшую.
Еще одним важным, хотя и небиблейским, документом ессейского происхождения, является книга «Германский пастух», которую некогда считали христианской. При этом, однако, она обладала некоторыми необъяснимыми особенностями, вроде того факта, что в ней нигде не упоминается Иисус, хотя имеется масса того, что характерно для христианской теологии. Католическая церковь некогда считала эту книгу канонической (но потом изменила свою точку зрения), настолько она близка к христианскому учению. Теперь же мы видим, что Иисус не упоминался в ней потому, что автор не знал об Иисусе, либо если и знал, то не считал его мессией или Сыном Божьим, о котором говорит. Снова можно поставить вопрос; не идет ли речь об Учителе Справедливости ессеев?
Сегодня мы не в состоянии ответить на вопросы, связанные с Учителем Справедливости. Может быть, и никогда не сможем. Но зато сейчас мы знаем о близком родстве религии ессеев и палестинского христианства. О чем говорить, если того же «Пастуха» католическая церковь включала в канон, настолько она была уверена в его христианском характере, в том, что в нем отражена христианская теология. Но на самом деле книга была иудаис-тской и принадлежала движению, из которого возникли новозаветные ессеи и новозаветные христиане, как их стати потом называть. Конечно, снова возникает вопрос о степени близости этих ветвей. Были ли это две аналогичные группы, или же до возникновения нееврейского христианства они просто совпадали, были едины? Подробнее мы к этому вопросу подойдем чуть позже.
После того как в предыдущих разделах мы загрузили читателя довольно обильной информацией, пришло время рассказать, каков, так сказать, консенсус среди ученых по поводу Нового Завета. В этом разделе мы рассмотрим конкретный пример, связанный с Благовествованием от Иоанна.
Мы неоднократно упоминали о проблеме, с которой сталкиваются ученые, пытаясь согласовать это благове-ствование с остальными тремя. Попробуем разобраться подробнее в существе этой проблемы. Первые три, или синоптические[8], евангелия повествуют примерно одно и то же. Встречаются, правда, разночтения, но их можно в значительной степени урегулировать. Что же касается Бла-говествования от Иоанна, то оно рассказывает историю, совершенно отличную от трех остальных. Если Иоан прав, то остальные трое ошибаются; если верны синоптические евангелия, то Евангелие от Иоанна ошибочно.
Во-первых, у Иоанна другой, если так можно выразиться, субъект; здесь Иисус — учитель, но совсем иной. Во-вторых, публичная жизнь Иисуса здесь намного продолжительнее. Вместо нескольких месяцев, максимум — года, мы наблюдаем его на протяжении почти трех лет. В-третьих, Иисус здесь действует в другой местности — в основном в Иудее, а не в Галилее. В-четвертых, Иисус с самого начала выступает здесь в роли мессии, который почти величественно шествует в точном соответствии с божественно предопределенной программой. К тому же у Иоанна мы встречаем, например, историю воскрещёния Лазаря, которая даже не упоминается в других трех евангелиях. Между тем подобное событие, если оно произошло или даже считалось, что произошло, не могло бы остаться незамеченным. Фактически, как вынуждены признать богословы разных направлений, в Евангелии от Иоанна мы встречаемся с новым взглядом на Иисуса, очень отличающимся от позиции синоптических евангелий.
Разумеется, введя в соответствии с модой определенные догматические элементы, можно совместить эти два портрета. Вы можете поверить в то, во что хочется верить. Но с позиций исторической науки они несовместимы. Однако Свитки, в одном из которых содержится строфа, почти совпадающая текстуально с Евангелием от Иоанна[9], позволяет предложить объяснение. До сего времени специалисты полагали, что Евангелия от Иоанна могло быть написано сравнительно поздно — скажем, между 90 и 110 гг. н. э. — причем кем-то, кто жил, цитируя одного из них, «там, где мысль еврейская встречалась с эллинской». Но теперь мы знаем, что оно вполне могло быть написано намного раньше, причем в Палестине. Еврейская и эллинская мысль встретились и слились в секте ессеев, которая породила Свитки. Определенное влияние оказала и зороастрийская мысль. В общем, не трудно предположить, что автором Евангелия от Иоанна был кто-то из ессеев или из подобной секты. Но если так, то откуда он взял все то, что приписывается Иисусу? Мы не знаем, хотя можем предполагать. Вот характерные примеры таких изречений:
«Я есмь путь и истина и жизнь; никто не приходит к Отцу, как только чрез меня… Мир оставляю вам, мир мой даю вам: не так, как мир дает, Я даю вам. Да не смущается сердце ваше и да не
