— Ну вот, Боря. Ты просил. Теперь я готов писать и для тебя. Причем прямо с передовой.
Бурков обрадовался творческим намерениям Гайдара, но выражение лица его при этом было кислым. Пояснил:
— Тебе нужно будет зайти к Михайлову.
Николай Александрович Михайлов был первым секретарем ЦК комсомола. Идти к нему Гайдару не хотелось.
Аркадий Петрович всерьез дружил с его предшественником, Александром Косаревым. Внешне простоватый, Косарев при этом был умницей. Обладал талантом смотреть далеко вперед.
Когда у Аркадия Петровича возникла тяжелая полоса — не было пристанища, не ладилась работа, давно кончились деньги, — Косарев собрал на срочное заседание секретарей ЦК. Все разволновались: что стряслось?
— У нас, — заявил Косарев, — на сегодняшний день имеется первоочередная, неотложная задача: нуждается в помощи наш товарищ, один из первых комсомольцев страны Аркадий Гайдар. Если его сейчас не поддержать, мы его потеряем. Как человека и как пролетарского писателя для детей.
За десять минут было принято два решения: отправить Гайдара на отдых по путевке ЦК ВЛКСМ и поручить Детиздату напечатать (пока!) что-либо из старых вещей.
Арестовали Косарева по доносу секретаря ЦК ВЛКСМ Ольги Мишаковой. Расстрел Косарева повлек волну арестов среди его приближенных и друзей. Аркадий Петрович не исключал, что брызги могут задеть и его… Что они с Косаревым дружили, было известно многим.
Но Мишакова, которая после расстрелов обрела немалое влияние в ЦК комсомола, пожелала продолжить «шефство» над «любимым писателем советской детворы». Предполагаю, что здесь имели место и внелитературные порывы.
Гайдар в ту пору был очень хорош: крупный, мускулистый, почти всегда улыбающийся. По силе обаяния его можно было сравнить только с «великим летчиком нашего времени» Валерием Чкаловым. И Гайдар был почти такой же знаменитый. Чуть ли не в каждой семье были книги Гайдара с его портретами. Выйти с ним на улицу Горького, пройтись по центру Москвы мечтали многие женщины…
Гормональные порывы Мишаковой спасли Аркадия Петровича. Он не попал в списки «пособников Косарева», которые Мишакова продолжала составлять и отправлять Лаврентию Павловичу Берия, «лично» и «в собственные руки».
С Лаврентием Берия Мишакова была на «ты» и любила звонить ему в присутствии подчиненных, которые обмирали от ужаса. Стоило Мишаковой в таком разговоре назвать имя любого из них — и человек мог исчезнуть бесследно…
Потом, когда Гайдара уже не было в живых, стало известно, что Ольга Мишакова страдала психическим заболеванием и на его почве повышенной сексуальностью. Косарев и целая плеяда блестящих комсомольских руководителей, которые могли стать крупными государственными деятелями, погибли от доносов свихнувшейся бабы.
Гайдар после гибели Саши Косарева появлялся в ЦК ВЛКСМ крайне редко. Последний раз это случилось в январе 1941-го. Здесь проходило совещание по военному воспитанию. В то время как партийная печать настойчиво проводила мысль, что для нашей армии, «непобедимой и легендарной», война будет быстрой и легкой, Аркадий Петрович выступил с четкой программой, как нужно учить детей выживать в экстремальных ситуациях: физически и психически.
При этом особая роль отводилась книгам.
«Когда ему (вчерашнему школьнику.
Выступление Гайдара произвело оглушительное впечатление. То, чем комсомол еще только собирался заниматься, в голове Аркадия Петровича уже было давно продумано и до мелочей разработано.
— Кому же, как не вам, Аркадий Петрович, писать о войне для молодежи? — заявил Михайлов, когда Гайдар изложил ему свою просьбу.
Но первый секретарь ЦК ВЛКСМ нахмурился, произнося:
— Сами послать вас на фронт мы не можем. Требуется разрешение Генерального штаба. Но представление на вас мы отправим сегодня же.
Приход Гайдара стал для Михайлова столь волнующим событием, что через много лет он написал об этом свои воспоминания.
Разрешение от Генштаба поступило 19 июля 1941 года. Аркадий Петрович немедля отправился в «Комсомолку».
Мандат был уже готов. Он гласил:
Бурков достал из кармана «вечное перо», модную новинку той бедной эпохи, отвинтил пластмассовый колпачок и золотым пером с утолщением на конце крупно, четко вывел под текстом: «Б. Бурков».
Дорога на войну была открыта.
Никто не мог себе представить, сколько драматических событий повлечет за собой этот витиеватый росчерк золотого пера московской фабрики «Союз».
Итак, Аркадий Петрович остался в окружении, а перетрусившие лгуны «из бригады 'Комсомольской правды'» вернулись в Москву. Володя, Миша и Дима каждому встречному наперебой рассказывали о своих будто бы давних подозрениях относительно Гайдара. Борис Сергеевич внимательно их слушал, но в душе этим молодцам не верил.
Бурков помнил, как еще недавно Гайдар сидел здесь, в кабинете, на потертом кожаном диване. Аркадий Петрович был раздавлен тем, что армия, которую он так любил, несла колоссальные потери. Он рвался на фронт хотя бы рядовым.
Видя бездарность действий маршала Буденного и маршала Тимошенко, других военачальников, не расстрелянных по «делу» Тухачевского; понимая, что самые талантливые и мудрые командиры были уничтожены и загнаны в лагеря еще четыре года назад, Гайдар надеялся, что сумеет на передовой, в какой-то конкретной ситуации что-то поправить. Лишь бы туда попасть. А там будет видно.
Аркадий Петрович не стеснялся говорить в кругу товарищей, что считает себя пригодным для такой роли. Что у него достаточно опыта и решительности для принятия грамотных решений в любой обстановке.
Неужели все это было актерской игрой?
Неужели Гайдар мотался по военкоматам, приходил к Фадееву, приходил в этот кабинет, потом к Михайлову, чтобы где-то под Киевом найти первого немецкого солдата и поднять перед ним вверх руки?
Рассказ трех розовощеких обличителей не совпадал с психологическим портретом писателя, каким его все знали до отъезда на фронт. Казалось, речь идет о другом человеке. В таком несовпадении содержалось нечто вызывающее и провокационное. Здесь угадывалась чья-то попытка подогнать историю с Гайдаром под устрашающую и хорошо знакомую газетную формулу: «Окружающие не сумели вовремя разглядеть
