писателем-корреспондентом..
Редактору «Комсомольской правды» Борису Сергеевичу Буркову строго разъяснили: писать о героизме корреспондента, который подозревается в измене Родине, нельзя.
Когда публикация очерка о подвиге Гайдара сорвалась, а самого Башкирова засунули в «дуглас» и без промедления отправили на передовую, началось невообразимое. Посыпались звонки. Читатели спрашивали:
— Это правда, что Гайдар погиб героем?
Из других газет и журналов требовали:
— Где же статья? Чего вы тянете? В каком номере она стоит? Вы же газета, а не ежемесячный журнал. Чего вы тянете?
Радиокомитет хотел пригласить Башкирова в студию, чтобы он рассказал о поездке на Украину радиослушателям. Из студии кинохроники в редакцию «Комсомолки» готовы были приехать кино- и звукооператоры. У них было задание сделать сюжет для еженедельной кинохроники, которую обязательно показывали во всех кинотеатрах Советского Союза перед началом фильма.
Поздно вечером, после заседания в ЦК партии, к Буркову постучался Александр Фадеев. Ему тоже нужно было о многом расспросить Башкирова. Но Алексей Филиппович уже снова находился на передовой. Линия фронта и окопы стали для него самым безопасным местом…
Всем, кроме Фадеева и своих, отвечали:
— Да, такой материал планировался, но его задерживает цензура.
Окрик с Лубянки снова оборачивался против Гайдара и против Буркова. Если бы чекистам пришло в голову наказать «пособников в содействии предательству…», Бурков в списке «виноватых» оказался бы первым. Ведь это он подписал своим золотым «вечным пером» командировочное удостоверение Аркадия Петровича и тем самым сделался «пособником».
Борис Бурков за несколько недель пережил череду сильнейших потрясений. Первым стало решение провести собственное расследование. Оно потребовало больших нравственных усилий. Ведь Бориса Сергеевича могли обвинить в попытке «подменить компетентные органы, которые никогда не ошибаются», в намерении «подготовить лжесвидетелей в преддверии официального расследования» и во многом другом.
Вторым потрясением стала радость одержанной победы: благодаря Башкирову Бурков получил доказательства полной невиновности Гайдара.
Когда Борис Сергеевич полушепотом поведал об экспедиции Башкирова Михайлову, Николай Александрович долго тряс его руку. Потом молча обнял, чего за ним отродясь не водилось.
Разговор происходил в кабинете первого секретаря ЦК ВЛКСМ, где существовала прослушка. Михайлов запер дверь на ключ. Достал бутылку водки и две рюмки. Сначала выпили за «отличного мужика, настоящего героя, который чему учил, то сам и делал».
Вторая рюмка пошла за молодца-капитана.
— Нужно будет при случае парня отметить, — намекнул Михайлов. — Хотя бы к Красной Звезде его представить. Ты бумагу подготовь. Я подпишу. Великое дело твой Башкиров сделал.
Последняя рюмка была выпита за то, что теперь и в «Комсомолке», и в аппарате ЦК ВЛКСМ всем станет легче…
Однако самым большим потрясением для Буркова стал внезапный окрик:
— Кто вам позволил готовить статью о «героизме» Гайдара?! Какой он герой! По нашим оперативным данным он — пособник Гитлера!
Окрик подтверждал, что Лубянке для ее внутренних нужд был надобен «Гайдар — предатель Родины». Вопреки логике. Вопреки фактам.
Бурков вспомнил, что это была уже третья по счету попытка использовать личность Аркадия Гайдара, его имя как дубину…
Первой попыткой стал запрет «Судьбы барабанщика». Никто не сомневался, что Гайдара арестуют. Причем не одного, а вместе с редакцией «Пионерки» и, возможно, Детиздата. А там было рукой подать и до ЦК ВЛКСМ, который отвечал за всю печать для детей.
Вторая попытка случилась перед самой войной, когда внезапно запретили «Тимура». Снова под ударом оказалась редакция «Пионерки». В зоне серьезной опасности оказался Детиздат. И ЦК комсомола.
И вот теперь.
Здесь напрашивались два вывода.
А это значило, что при любом повороте событий судьба Буркова, коллектива «Комсомолки» и, скорее всего, Михайлова с аппаратом ЦК была там, на площади Дзержинского, уже решена. Бурков, Михайлов, остальные продолжали ходить на работу, ночевали дома, а по сути были обречены.
Ждать, куда «повернет дышло», было нелепо. Требовалось перехватить инициативу.
У кого?! У одного из подразделений отдела контрразведки центрального аппарата государственной безопасности…
Бурков отправился к Михайлову. Тот дал согласие.
Терять обоим было нечего.
Силу для такой попытки придавали три обстоятельства:
• материал Башкирова. В любой отчаянной ситуации можно было заявить: «Езжайте и проверьте!»;
• доказуемость аферы лубянских контрразведчиков, которые опасались огласки того, что они три года пестовали «пустышку», пустое дело, которому умышленно придавали «обличительный уклон». Чекисты должны были бояться своего прямого или более высокого начальства;
• поддержка Михайлова, который обещал, что, если конфликт с Лубянкой примет опасный поворот, он обратится к высокому партийному начальству. К кому именно, будет видно по ситуации. Бурков на этот случай снабдил Михайлова копиями всех документов, привезенных Башкировым. В первую очередь фотографиями и адресами бывших партизан.
Бурков позвонил по телефону и попросился на прием. Он шел к человеку, который приказал сбросить материал Башкирова. Назовем его Крикуном.
На первом этаже Борису Сергеевичу выписали пропуск. Он открыл тяжелую дверь с бронзовой надраенной ручкой. Она вела вовнутрь громадного здания. Сразу перед Бурковым возникли двое: капитан с расстегнутой кобурой нагана и сержант-автоматчик. Пока офицер внимательно читал удостоверение и сверял лицо посетителя с фотографией, сержант не сводил глаз с Буркова. Обитатели этого здания очень дорожили своей жизнью. Бурков в этом убедился, пока шел по лестницам и коридорам, где документы у него проверяли через каждые несколько метров.
Крикун встретил Буркова настороженно. Борису Сергеевичу показалось, что Крикун напряжен. Это подтверждало предположение о бесчестной игре. К Буркову сразу пришли внутреннее спокойствие и ясность мысли, которые необходимы в подобных ситуациях.
— Чем обязан? — спросил Крикун.
— Пришел посоветоваться.
— По поводу чего?
— После того как был сброшен с полосы материал, у нас много звонков.
— Чего хотят?
