– Возможно, что в этой фантазии для вас – соединение со своей родной матерью?
Он широко раскрыл глаза.
– Я на самом деле верю, что соединюсь с ней, когда умру. Она – единственный человек, который когда- либо любил меня.
«И все-таки ты постоянно чувствуешь боль оттого, что она не захотела остаться жить хотя бы ради тебя».
– Мне говорили, что она была очень чувствительна. Не смогла перенести оскорблений отца.
– Возможно, она не видела другого пути.
– Наверное, так.
– А ваша мачеха?
– Она тоже бросила нас, причем до окончательного разрыва делала это несколько раз. Иногда я приходил домой и находил записку, в которой она сообщала, что уходит, но обычно возвращалась через неделю-другую. Она всегда говорила, что скучает без меня, но я ей не верил. Она пила, и ей было не до меня.
– Вы говорили, что чувствовали себя потерянным первые несколько дней без меня, – сказала я в конце сеанса. – Возможно, вы относитесь ко мне так же, как относились к мачехе?
– Вам до нее далеко.
– Что вы имеете в виду?
– Она дурачила отца. Однажды я застал ее в кафе с каким-то парнем. А через несколько дней она ушла навсегда.
– Помните, совсем недавно мы обсуждали, как вам неприятно видеть очередь у моего кабинета?
Он рассмеялся.
– А ведь правильно! Я действительно вас сравниваю, – улыбка сбежала с его лица. – Вот так мысль…
– В чем дело?
Он поправил и без того безупречный галстук, встал, расправил пояс у брюк, потом отвернулся от меня и шагнул к окну.
– Скажем так: она произвела на меня впечатление. Он подгадал так, что эта его реплика пришлась в самый конец сеанса. Собрав вещи и ни слова не говоря, он вышел.
А я опять испытала разочарование.
18
После нашей вечеринки Валери стала встречаться с администратором больницы. Я ее почти не видела и очень скучала. Как-то я послала ей записку: «Одна из моих пациенток появилась сегодня одетая шиворот навыворот. Ярлыки что надо. Одевается, видимо, у «Сакса». Давай как-нибудь пообедаем вместе? С любовью, до свидания».
Этим же вечером, когда мы с Умберто смотрели новости, она позвонила.
– Мне столько нужно тебе рассказать, – начала Вэл. – Давай пообедаем в пятницу в гриль-баре Страттона.
– Чудесно.
– Как-нибудь надо с ними пообщаться, – сказал Умберто, когда я повесила трубку.
– Если они к тому времени не расстанутся.
Как только мы встретились в пятницу, тут же стали выкладывать друг другу свои новости.
– Гордон в этом разбирается. Конечно, он не великан, но очень чуткий и остроумный. В сексе просто потрясающ. На этой неделе мы занимались любовью у него в кабинете уже три раза.
Я рассмеялась. Если бы только люди знали, что происходит в больницах в кабинетах врачей.
– Ну, а еще что новенького?
– Одного парня положили в психиатрическое отделение, потому что он обратился в скорую помощь с жалобой на то, что кто-то украл у него прямую кишку. Говорит, что это уже не в первый раз, поэтому он знает, что ему нужен тридцать шестой размер, и что их держат в специальном помещении, и не может ли сестра сходить туда и принести ему одну?
– И все это абсолютно серьезно?
– Абсолютно. Самая удивительная мания, какую я встречала. А, за исключением этого, человек совершенно нормальный. Вежливый, смотрит в глаза, сохраняет ориентацию, галлюцинаций нет. Ему ввели торазин, ждут результатов.
– У меня другой случай.
– Судя по выражению твоего лица, ничего хорошего.
– Помнишь того пациента, о котором я тебе рассказывала? Ну тот, который меня беспокоил? Дело усложнилось.
– Почему бы тебе не проконсультироваться с кем-нибудь по поводу его?
– Я уже консультировалась. С Захарией Лейтуэллом. По его мнению, это парень с пограничным состоянием. Но он не похож на других. Он какой-то скользкий. Как будто стараешься удержать в руке
