Он отнял руки от лица и выпрямился.
– Вы что, с ума сошли? Что я ей скажу? Ах Мегги, прости меня, дело в том, что я на самом деле люблю своего психоаналитика, но поскольку не могу обладать ею, то влюбился в тебя?
Я и сама поняла, что это была дурацкая мысль, но промолчала.
– Нет, все кончено. Я потерял ее.
Он встал, сложил руки на груди и принялся расхаживать по комнате.
– Ну и пусть! Все равно она всего лишь заменяла мне вас. Это в вас я влюблен, но обладать вами не могу, так какая мне разница? Какой во всем этом смысл? Жизнь не значит для меня ничего!
Я чувствовала себя отвратительно. Хуже и быть не может. Как я могу продолжать лечить этого человека? Я сделала для него все, что могла, но он был безнадежен. Я пыталась овладеть собой, чтобы не расплакаться. Руки у меня похолодели.
– Прошу вас, сядьте, – сказала я. Я едва могла дышать.
Ник пристально посмотрел на меня, но увидев, что я спокойна, вернулся к кушетке и сел. Я сказала ему:
– Судя по вашему поведению, мне кажется, что вы можете причинить себе вред. Если у вас появятся подобные мысли или мысли, о том, чтобы причинить вред кому-нибудь еще, пожалуйста, скажите об этом мне.
Он сидел и молчал. Потом сказал:
– Послушайте, я как-нибудь справлюсь со всем этим. Я не собираюсь кончать жизнь самоубийством или причинять кому-либо вред. Но вам следует знать одну вещь. Я люблю вас. Я хочу вас. И вам не избавиться от меня. Вы будете видеть меня даже во сне. Я внутри вас, так же как и вы внутри меня. И я не отпущу вас.
Он резко встал и вышел. С начала нашей беседы прошло полчаса. Я сидела и дрожала. А потом закрыла лицо ладонями и заплакала.
39
В Страстную пятницу Ник опоздал на сеанс минут на пятнадцать. Если бы я раньше его не видела, я никогда бы не поверила, что когда-то он был элегантным и ухоженным. На нем был измятый пиджак, грязные ботинки. Сам он сделался худым и бледным.
– Все кончено, – сказал он. – Я вылетел с работы.
– Вас уволили?
– Ага, – вяло ответил он. – Мне дали выходные, чтобы собрать шмотки.
– А как же Мак Катчен? Он не защитил вас?
– Ну конечно, нет. Я потерял для фирмы больше миллиона долларов и ударил его дочь. А вы хотите, чтобы он меня защищал?
Я чувствовала себя глупо.
Ник растянулся на софе и лежал без движения. За целый час он не вымолвил почти ни одного слова.
– Что вы собираетесь делать? – спросила я, прежде чем наше время истекло.
– Не знаю. Мне никого не хочется видеть. Боже, какой паршивый год. Вы – единственное, что у меня осталось.
Я молила Бога, чтобы сеанс поскорее закончился. Мне невыносимо было ощущать себя единственным, что у него осталось. Мне не терпелось вернуться домой, собрать сумки и поехать к родителям на долгие пасхальные выходные. Мой рейс был этим вечером, в девять тридцать.
– Вы ведь вернетесь к понедельнику, правда? – спросил он, вставая, чтобы уйти.
– Да, но мы встретимся во вторник, в пять. Когда я вышла из кабинета, солнце еще светило и было не холодно. Придя домой, я бросила одежду и нижнее белье на постель и натянула на себя спортивный костюм. Мне хотелось согнать с себя напряжение вместе с потом.
Я поставила диск «Роллинг Стоунз». Франк следил, как я двигаюсь, а меня не интересовало ничего, кроме ощущения движения. Я свободна целых три дня. Свободна!
Внезапно Франк повернулся к двери и залаял.
Я остановилась и выключила музыку. Громкий стук в дверь вызвал у Франка новый приступ лая. Я приоткрыла дверь. На меня настойчиво смотрели два голубых глаза.
Я стояла, оцепенев.
– Ну, пожалуйста. Мне необходимо было вас увидеть, – сказал Ник.
Я открыла дверь, и Франк пронесся мимо меня на улицу. Я крикнула ему вслед, но он не остановился.
– Садитесь. Я сейчас вернусь, – сказала я и побежала за собакой.
Это был тот редкий случай, когда я была благодарна Франку за его непослушание.
Ник выглядел еще хуже, чем тогда, когда он был у меня в кабинете. Рубаха его была измята и наполовину вылезла из брюк. Он был мокрый от пота. Волосы были взъерошены, и от него опять пахло перегаром.
Франк устремился во двор мистера Сливики. Я помчалась за ним, прикидывая по пути, не слишком ли
