Эрнани не спросил о братьях – будь известно хоть что-то, Лорио сказал бы, но Беатриса была женщиной и не удержалась.
– Твои люди стоят у всех выходов? – Голосок эории выражал озабоченность и надежду.
– Разумеется, – пробормотал Борраска и тотчас заговорил о другом: – Хорошая новость, Эрнани. Художник Лэнтиро жив и здоров. Можешь представить, мастер выгнал всех слуг, закрылся в комнате под потолком и работал. Великий Сольега даже не знал, что творится в городе! Мастера Коро в Гальтарах не было – учитель отправил его рисовать воду и скалы, так что он, без сомнения, жив.
Значит, хотя бы один из тех, кто ему дорог, уцелел. Диамни много рисовал братьев, пусть напишет портрет, на котором все живы и счастливы. Теперь размолвка с учителем казалась Эрнани пустой и детски глупой. Последние дни все они не походили сами на себя, все бежали от правды, кто куда мог. Что удивляться тому, что художник пытался уйти в свое искусство.
– Эрнани, – Лорио с тревогой наблюдал за наследником, который очень боялся стать анаксом и почти не сомневался, что уже стал им, – тебе надо отдохнуть.
– Я не стану пить сонное зелье, а без него мне не уснуть. Я уйду, только когда не останется надежды.
Лорио кивнул и отошел. Они о чем-то пошептались с Беатрисой, скорее всего, о том же самом, потому что эория покачала головой и откинулась на резную спинку. Снова приходили какие-то люди – докладывали, спрашивали, просили…
– Мой эпиарх, – высокий белокурый воин, чем-то похожий на Ринальди, наклонил голову и приложил руку к сердцу, – пришел мастер Коро. Он принес меч анакса.
– Пусть войдет!
Меч Эридани? Откуда?! Как он оказался у Диамни?
– Мой эпиарх, – Диамни преклонил колени. Щеки художника покрывала короткая щетина, глаза ввалились. – Я провел последние дни у истоков Пенной реки, рисуя эскизы для росписи храма. Этим утром я увидел у выхода из пещеры меч. Видимо, его вынесла вода…
Художник развернул плащ, неистово вспыхнул вделанный в рукоять камень, лиловый и злой, словно глаз Изначальной Твари. Пенная река берет начало в пещерах, наверняка они связаны с лабиринтом. Об этом никто не подумал, потому что этим путем невозможно ни войти, ни выйти, но Абвении сочли неуместным оставить меч себе, они забрали только жизни. Сначала – одну, затем множество.
– Что с Эри… Что с анаксом?! – Беатриса была даже не бледна… Эрнани не рискнул бы подобрать слово, описывающее лицо эории. Не ужас, не боль, не страдание, не отчаяние – все это было слишком мелко и ничтожно. – Это я… – Беатриса куда-то рванулась, но Лорио ее подхватил. – Это я во всем виновата! Я должна была умереть, тогда анакс был бы жив… Все были бы живы!
– Успокойся, родная, – седой полководец нежно, но сильно прижал бьющуюся женщину к груди, – тебя вела честь… Ничего уже не исправить!.. Подумай о ребенке.
– О ребенке?.. О ребенке?!
– Дитя невинно, – твердо произнес Лорио Борраска, – я не стану отнимать у него имя. Абвении милостивы, наш сын пойдет не в отца, а в его брата.
– Мой сын будет походить на анакса, – Беатриса шептала словно во сне, – на Эридани Ракана… Да… Я попробую… Попробую жить! Не бросай меня, нас… Пожалуйста. Только не бросай… Я так виновата…
– Тебе не в чем себя винить. – Лорио нежно поцеловал жену в лоб, словно маленькую девочку. – Мой анакс! Разреши мне увести эорию. Я сейчас вернусь.
– Эорий Борраска… Мой Лорио, ты свободен до утра. Эория Беатриса нуждается в тебе сильней, чем кто бы то ни было. А я, – Эрнани взглянул на меч, который по-прежнему держал художник, – должен поговорить с мастером Коро.
– Благодарю моего анакса. – Полководец обнял дрожащую жену и вывел, почти что вынес ее из комнаты. Стукнули копья стражей, скрипнула дверь. Теперь они остались вдвоем – художник и его ученик, анакс и простолюдин, принесший меч погибшего повелителя.
– Диамни, – Эрнани взглянул художнику в глаза, – ты сказал все, что знал?
18. Мастер
Серые глаза эпиарха глядели строго и взросло. Как же он изменился за эти несколько дней! Да разве он один, все они стали старше на годы, на века.
– Мой анакс…
– Диамни, сейчас ты решишь раз и навсегда. Или мастер Коро расскажет все, что знает о мече Раканов, анаксу Кэртианы и вернется к своим картинам, или Диамни останется с другом и поможет ему поднять то, что одному ему не под силу.
Художник молчал, глядя на лицо собеседника, из которого словно бы высосали молодость. Анакс ждал ответа, и художник сказал:
– Эрнани, я остаюсь.
– Спасибо. – Больной мальчик, ставший повелителем огромной разрываемой смутами анаксии, улыбнулся. – Помоги мне перебраться к окну и сядь рядом. А меч… Положи его так, чтобы я не видел, мне страшно на него смотреть.
Страшно? Почему? Что такого в этой грубо выкованной вещи, или это может почуять только Ракан? Диамни снова завернул клинок в плащ, положил на кресло, перевел юного анакса через комнату, помог сесть и пристроился рядом. Сказать или нет? Мертвых не вернешь, а правда порой причиняет страдание. Нужна ли
– Я остался совсем один, – Эрнани не жаловался, просто говорил как есть, – я – анакс, но я не справлюсь. Эридани ничего мне не рассказал, он слишком спешил. Сила Раканов для нас потеряна, а без
