освободить хозяйское кресло, но Алва, нисколько не смущаясь, уселся на раскрытое окно рядом с небольшим столиком, за которым обычно сидели порученцы. От Проэмперадора исходил едва уловимый запах тубероз, и юноша вспомнил, что именно так благоухала рыжеволосая свояченица губернатора. Жилю было на что полюбоваться! Юноша встретился с насмешливым взглядом своего эра и опустил глаза. Он не подглядывал, но как объяснить это Рокэ?!
– Итак, Ваше Преосвященство, – невозмутимо произнес Ворон, – вы и эти господа хотели меня видеть.
– Эти воины, – ворчливо изрек епископ, – пришли с открытой душой, предлагая помощь, но гордые их оттолкнули, а недальновидные не выслушали.
– Что может знать солдат, – бросился в бой Манрик, – оставивший свой пост? Товарищи этих скотов погибли в бою, а они удрали. Я обошелся с ними излишне мягко, их следовало повесить за дезертирство.
– Не судите опрометчиво, – блеснул глазами Бонифаций.
– Господа, – примирительно сказал Вейзель, – раз они уже здесь, давайте их выслушаем.
– Не имеет никакого смысла, – отрезал Леонард.
– Для вас, но не для нас, – вскинулся Савиньяк. Кавалерийский генерал был старше своего брата на тринадцать лет, но Арно отличался спокойствием и рассудительностью, а Эмиль не считал нужным сдерживать свои чувства.
– Говорите, чада, – постановил Бонифаций, опустивший для такого случая кубок.
Адуаны поднялись.
– Мы, – начал северянин, – стало быть, отлучились.
– Кто это может подтвердить? – скривился Манрик. – Никто!
– Но никто не может и опровергнуть, – заметил Феншо. До адуанов Оскару дела не было, но если начальник штаба лаял, командующий авангардом в ответ мяукал.
– Сначала, – перебил Рокэ, – назовитесь. Имя, звание, где служили.
– Клаус Коннер, младший теньент таможни, пост Бакра.
– Жан Шеманталь, младший теньент таможни, пост Бакра.
– И куда ж вы отлучились?
– На охоту, – потупился Клаус, – за тушканами. Господин капитан, царствие ему рассветное, дичины добыть просили, а у нас, осмелюсь доложить, собака…
– Где собака? – поинтересовался Рокэ, отцепляя от воротника рыжий волос. Так и есть, тубероза…
– Собака? – не понял Клаус. – Наша, что ли?
– Именно, – подтвердил Проэмперадор, – я хочу ее видеть.
Зачем эру понадобилась собака этих мужланов, Ричард не представлял, но Рокэ после дневных подвигов явно пришел в игривое настроение.
Жан и Клаус переглянулись, вновь став похожи, как родные братья.
– Если господин Прымпирадор не шутют, – выдавил Жан.
– Не шутю. – Алва кивком указал Дику на вино, епископа и гостей.
– Осмелимся доложить, пес на улице ждет. Дозвольте привести.
– Ведите, чада, – велел Бонифаций, принимая из рук Дика полный кубок. Адуан, все еще сомневаясь, скрылся за дверью и тут же вернулся, ведя за ошейник большого грязно-белого безухого и бесхвостого пса с черным пятном на морде. Собака, как и хозяин, пребывала в полной растерянности, не зная, то ли ей рычать, то ли вилять заменявшим хвост обрубком.
– На охотника за тушканами он не похож, – заметил Алва, заинтересованно разглядывая куцего, – я бы сказал, что это волкодав.
– Так и есть, – подтвердил Жан, – бакранская псина, но, прошу меня простить, Лово в степи любой след отыщет. Чутье – прям как у лисицы.
– Прелестно, – маршал одобрительно взглянул на урода, в ответ нерешительно взмахнувшего обрубком, – значит, Лово… Прикажите ему лечь и говорите дальше. Тушкана добыли?
Таможенник положил руку на холку пса, и тот молча опустился на губернаторский ковер, положив морду на вытянутые лапы. Клаус и Жан снова переглянулись.
– Господин Прымпирадор, чего говорить-то? Тушкана-то мы добыли, а как возвертаться стали, – глядим – дым. Подъезжаем – заместо поста – головешки. Наших-то, прошу заметить, две дюжины, считая капитана и нас, грешных, а седунов, жабу их соловей, лапа целая навалилась.
– Лапа? – не понял Вейзель.
– Ну, седуны так отряды свои прозывают. Они ж того, прощения просим, вбили в бо(ударене)шки, что от барсов пошли.
– Седунами в Варасте зовут бириссцев, – вмешался Бонифаций, – сии язычники и впрямь считают прародителями своими ирбисов, а изгнанные ими бакраны и того хуже, полагают себя детьми козла. Бириссцы считают зазорным любое дело, кроме воинского, а как отрокам приходит пора воинами становиться, их безбожные жрецы что-то делают, от чего у юнцов волосы седеют. Оттого и седуны. Ходят они лапами, в каждой две сотни язычников, и над ними главный, в барсовой шкуре. Прочие человеки для них хуже скотов…
– Вы, епископ, нарисовали прелестный портрет. Седые варвары в барсовых шкурах – это так
