все проходит, скалы становятся песком, море – пустыней, огонь – пеплом, а от ветра не остается даже следа. Семя Первородных забыло главное, затем умерло второстепенное, а ныне не осталось ничего. – Енниоль поднялся, бережно держа в сухих коричневых руках ларец, показавшийся Роберу куда менее нелепым, чем час назад. – Блистательные держат свое слово, а дети Гоховы платят за золото золотом, а за смолу смолой. Скоро с Саграннских гор сорвется первый камень, он стронет другие, и враги блистательных сгинут под обвалом.
2
Интересно, как это Хогберду удается становиться все противней и противней? Вдовствующая принцесса, с трудом скрывая неприязнь, протянула учтивому барону руку.
– Не ожидала вас так рано, Питер. Неужели получили ответ?
– Нет, Ваше Высочество, – пегая борода значительно колыхнулась, – пи?сьма в лучшем случае придут в начале следующей недели. Я пришел сообщить, что утром у Эсперадора был удар. Врачи полагают, что счет идет на дни, если не на часы.
Эта новость могла быть как плохой, так и хорошей. Умирающий Адриан был убежденным сторонником мира с Талигом, но при этом защищал всех, отдавшихся под его покровительство. Дораку не удалось ни убедить, ни принудить Эсперадора выдать бежавших в Агарис повстанцев, да и к ней самой Адриан в свое время проявил участие. Именно он в свою бытность адептом ордена Славы обвенчал молоденькую паломницу с родившимся в изгнании Анэсти Раканом. Отец, мечтавший выдать Матильду за герцога Гаунау, отказался от непокорной дочери, она так больше и не увидела поросших елями Алатских гор, медленного Кайна, высящихся на холмах белых замков с причудливыми флюгерами на башнях…
– Вы, как всегда, узнаете новости первым. – В низком голосе Матильды не было ничего, кроме естественного для играющей в политику женщины интереса. – Кто станет преемником Адриана?
– Трудно сказать, – развел руками Хогберд, – я надеюсь, что Луциан, боюсь, что Леонид или Диомид, но скорее всего магнусы и кардиналы остановятся на Юнии.
– Он же старше Адриана. – Матильда давно усвоила, что мужчинам, особенно тем, кого хочешь обмануть, следует задавать глупые вопросы.
– Именно поэтому, – Питер с головой ухнул в ловушку, – силы сторонников Леонида, Диомида и Луциана примерно равны. Никто не может быть уверен в успехе, но все надеются привлечь на свою сторону колеблющихся и прежде всего этого безумца Оноре. Удобней всего заключить временное перемирие и отдать Светлую мантию Юнию. Старик все равно через пару лет умрет, его избрание не более чем отсрочка.
– То есть два года ничего не изменится?
– Моя принцесса, – галантно произнес барон, – вы умнейшая из женщин.
Всяко не глупей тебя, трус зажравшийся! А Адриана все равно жаль, с ним уйдет еще один кусок прошлой жизни. Матильда старалась пореже вспоминать о своем замужестве. Красавец Анэсти оказался слабым и грустным человеком, а его друзья вызывали у принцессы желание взяться то ли за кнут, то ли за отраву для крыс. Зато о мориске Матильда нет-нет да вспоминала – тот был смелым, дерзким, уверенным в себе. В глубине души принцесса полагала, что ее побег лишь распалит шада, но он не вернулся, а Анэсти ей изменял со служанками… Принцесса узнала об этом много лет спустя и тогда же поняла, что мужа привлекали покорность и слабость.
«Великолепная Матильда» для принца-изгнанника была слишком шумной, слишком напористой, слишком яркой. Зачем она хранила верность Анэсти? Впрочем, овдовев, она своего не упустила…
– …нам выгоден, – возвысил голос Хогберд и замолчал, вопросительно глядя на собеседницу.
– Вы во многом правы, барон, – значительно произнесла вдовствующая принцесса, – но мы не можем позволить себе ошибиться.
– Вы думаете, это ловушка? Но Адгемар не пойдет на союз с Олларами.
– Вернее, Дорак не пойдет на союз с этим лисом, – буркнула Матильда, забыв о том, что нужно быть глупее собеседника. – Адгемар, если ему хорошо заплатят, собственные уши продаст, не то что союзников.
– Вы совершенно правы, рисковать наследником Раканов мы не можем, Адгемар не тот, кому следует доверять. И вместе с тем его предложения кажутся весьма заманчивыми. К счастью, у нас есть Робер Эпинэ, он может заменить Альдо.
Твою кавалерию… Она замечталась и пропустила что-то и в самом деле важное, дура старая.
– Эпинэ в состоянии сам решить, куда и зачем ему ехать, – отрезала Матильда, – я не хочу разлучать его с Альдо. Если Адгемару чего-то нужно от Раканов, пусть обращается к Раканам. Я весьма ценю вашу дружбу и вашу помощь, барон, но чем больше посредников, тем больше непонимания.
– Значит ли это, что посол Адгемара может нанести вам визит?
– Разумеется, барон. Именно это я и имею в виду.
Вот и прекрасно. Послу в любом случае придется рассказать все с самого начала, а она возьмет себя в руки и не станет витать в облаках, тем более облака эти давным-давно рассеяны ветрами.
– В таком случае разрешите откланяться, уже поздно.
– До свидания, сударь.
Кто же это сказал, что в визитах Питера Хогберда есть особенная прелесть? Дескать, радость, которую испытываешь, видя, как за бароном закрывается дверь, перевешивает огорчение, вызванное видом его физиономии. Но неужели Адриан умирает? А почему бы и нет – Эсперадор давно болен, и ему уже под восемьдесят. А тогда? Сколько же было ему тогда? Ей – семнадцать, Анэсти двадцать шесть, а Адриану… Тридцать семь или тридцать восемь. Он хотел, чтоб Матильда осталась в Агарисе, а она, дура, не поняла. Ей был нужен только Анэсти с его голубыми глазками и нытьем, а теперь уже поздно… Шад не вернулся, а Адриан стал Эсперадором и теперь умирает. Ему уже все равно, да и ей тоже.
Матильда тихонько свистнула, призывая Мупу. О политике она подумает завтра, а сегодня помянет молодость старым кэналлийским. И вообще нет ничего глупее расчувствовавшихся старух. Что прошло, то прошло.
