Высокопреосвященством, дабы выслушать Напутствие, потому что это сейчас такое же оружие, как и шпага. Чтобы обуздать Годоя и монстров, которых тот призвал, нужно объединить все силы Благодатных земель, поднять же всю Арцию сейчас по силе только Церкви.
И когда кардинал Максимилиан принял из рук отрока в белом золотую корону и высоко поднял ее, показывая собравшимся, Рене Аррой не колебался. Он решительно вышел вперед и, встав на одно колено и склонив красивую седую голову, приготовился слушать Слова Поучения.
Храм замер, когда Максимилиан начал свою речь. Кардинал говорил о суровых временах, о том, что Эланд слишком долго оставался одиноким островом гордыни в море благости, омывающим души покорных Церкви. Говорил он и о том, что древние обычаи часто стоят на пути богоугодных дел и что лишь Творец посредством любимой дочери своей Церкви Единой и Единственной может даровать смертному власть над себе подобными. Власть, которую никто не в состоянии отнять, ибо она исходит не из рук людских, а от престола самого Творца.
Кардинал Эландский и Таянский громко возвестил, что отныне Эланд будет жить, подчиняясь духовным законам Церкви Единой и Единственной и мирской власти короля. И что на рассвете самого длинного дня в году королевская корона украсит голову достойнейшего потомка великого Воля, нареченного Рене-Аларик- Руис.
– Я скажу вам, дети мои, – продолжал кардинал глубоким красивым голосом, – что сейчас солнце движется к зиме, дни становятся короче и холоднее, и, как деревья должны пережить зиму, укрывшись под снегом, так и мы, чада Творца, должны пережить зиму в душах наших, спасаясь молитвой и богоугодными делами. Но как неотвратим приход весны и наступление Светлого Рассвета [105], так неотвратима победа Творца над силами тьмы. И зароком этой грядущей победы будет твердая рука и благородное сердце принца Рене, какового объявляю будущим королем Эланда. И да будет так. Во имя Творца. Арде!
Кардинал коснулся короной склоненной головы Рене, приняв у того кубок с алым церковным вином, который и протянул будущему королю. Рене покорно выпил терпкий напиток и вернул чашу кардиналу, надевшему ему на шею золотую цепь с королевскими нарциссами. Холодные голубые глаза Рене Арроя столкнулись с темным, бархатным взглядом Максимилиана.
Церемония продолжалась еще долго, а потом неожиданно переросла в другую – у порога храма Рене поджидали паладины. Прошлое не хотело уходить из Эланда, и Аррой мог этому только радоваться. Адмирал с нежностью всматривался в знакомые лица. Они были спокойны – гнездо Альбатроса было готово встретить очередную бурю. Все слова были произнесены, теперь предстояло действовать. Высокий, седой, как лунь, старик, сопровождаемый с двух сторон мощными воинами, шел прямо к своему седому ученику.
Старейшина совета маринеров Эрик-Фаталь Коннак согласно старой традиции огласил решение Совета, который собирался ночью. Рене об этом знал, но счел для себя неудобным присутствовать. Речь должна была идти об отношениях будущего короля и Совета Паладинов, и он не мог и не хотел влиять своим присутствием на исход разговора.
Рене помнил, каким был Эрик тридцать девять лет назад, когда он, третий сын правящего герцога, впервые увидел знаменитейшего из живущих капитанов. Мелькнула мысль – если паладины против, никакой коронации не будет. Их уважение и дружба превыше всего. А Церковь? Церковь поймет… будет вынуждена понять.
Рене стоял и ждал, пока старый маринер повелительным жестом отпускал сопровождающих. Затем капитан Коннак вынул из ножен испытанный клинок и, стараясь ступать прямо и твердо, направился к Рене. Собравшиеся затаив дыхание смотрели, как Старейшина с трудом опустился на одно колено, поднял шпагу: «Данной мне Советом Паладинов властью вручаю верховную власть Первому Паладину Зеленого Храма Рене-Аларику, достойнейшему среди нас. Отныне ты, и только гы являешься правителем Эланда. Любой, кто дерзнет тебя ослушаться, подлежит смерти. Мы решили. Ты выслушал!»
Никогда ни перед кем не склонявшиеся паладины дружно опустились на одно колено, положив руки на эфесы шпаг. Совет принял решение, и Рене оставалось лишь подтвердить то, что он подчиняется.
– Абсолютная монархия – далеко не худший способ государственного устройства, – Рене вздрогнул от неожиданности, но этого никто не заметил. А Жан-Флорентин, незаметно устроившийся под роскошным арцийским воротником, мстительно добавил: «Какими бы преимуществами природа ни наделила человека, создать из него героя она может, лишь призвав на помощь судьбу!»
На бастионах ударили пушки и, вторя им, отозвались орудия стоявших на рейде кораблей.
Небо на восходе светлело, над далекой горной цепью занималась малиновая заря. На вершине кургана, мокрой от росы, замерло трое всадников. Было холодно, дул резкий ветер, по небу бежали растрепанные облака. Луна почти скрылась за горизонтом.
– Вы в Вайде, – нарушил молчание высокий воин на вороном коне. – Отсюда до того места, куда ты стремишься, два дня конного пути. Прощайте!
– Ты уходишь? – Светловолосая всадница не смогла скрыть дрожи в голосе.
– Да, сестра. Мы не можем надолго покидать Горду. В ней наша жизнь, и мы часть ее. Мы – Всадники Горды.
– Но ведь Белый Олень мертв!
– Ройгу не так просто убить. Мы уничтожили его нынешнюю смертную оболочку, но он сейчас так силен, что не успеет луна состариться, как обзаведется новой. И не от нашей руки, и не сейчас суждена ему смерть. Мы навеки прикованы к Горде, а только трижды познавшие истинную свободу могут его уничтожить. – Точеное лицо Эгора озарило подобие улыбки. – Я возвращаюсь, обретенная сестра. Поверь, я рад был тебя встретить. Этой ночью мне показалось, что не было Трагайского позора, что все живы… И я жив…
– Но Эгор…
– Прощай. Береги себя. Этот мир был к нам жесток, но мы не хотим его гибели.
– Эгор!!! Эгор…
Опустив руки, женщина смотрела, как он разворачивает коня. Сначала жеребец сделал несколько шагов по увядшей траве, потом его копыта оторвались от земли, и всадник понесся по воздуху. Очертания фигуры заколыхались и рассыпались, и вскоре лишь серое облако, одинокое и нелепое в чистом осеннем небе, скользя, уплывало к северо-западу.
