– А это ты откуда знаешь?
– Герика говорила: Ее отец опасный человек.
– Это и без нее всем очевидно. А ты не знаешь, кто затеял разговор, Рене или Михай?
– Рене. Он сказал мне, что ему надо переговорить с Михаем, но так, чтоб никто об этом не знал, и я… я знала, где ключи от старой оружейной…
– А подслушать ты не пыталась?
– Пыталась, – честно сказала Ланка. – Но у меня не вышло. С галерейки, куда я могу пробраться, ничего не слышно. Они сидят за столом и шепчутся. А мне вдруг стало страшно.
– Рене просил тебя что-то сделать, если его долго не будет?
– Нет. Он сказал только, чтобы я никому не проболталась и что он сам справится. Да, про тебя сказал, что ты очень занят, а дело не терпит, поэтому он все сделает сам.
– Хорошо, принцесса. Попробуем выяснить, чем там они занимаются.
Старая (иногда ее называли Черной из-за стен, обитых черным бархатом, на котором особенно эффектно выглядело раззолоченное парадное оружие) оружейная находилась в Арсенальной башне, ее окна выходили на городскую стену. Укрыться там было негде, так что подсмотреть или подслушать, что происходит в оружейной, казалось невозможным, но строители замка предусмотрели все. В зал вели два потайных хода. Один выходил на верхнюю галерейку, опоясывавшую зал, откуда можно было расстрелять из арбалета всех находящихся внизу, другой путь вел в укрытие. Между бархатными драпировками и капитальными стенами существовал довольно широкий зазор, а в складках материи кое-где были проделаны смотровые отверстия. Если человек не выдавал своего присутствия, чихая от пыли, он мог слышать и видеть все, что происходило в зале. Правда, за последние двести лет ходом не пользовались, и даже ключи от него оказались утеряны, так что Ланке с Романом пришлось спрятаться на галерее.
Впрочем, эльф с помощью приближающего заклятия задачу решил с легкостью. Укрывшись за дубовой балюстрадой, он видел и слышал все, что творилось в большой мрачной зале. Велев принцессе сохранять тишину, бард все внимание сконцентрировал на собеседниках, устроившихся за массивным черным столом. Годой и Рене озаботились захватить с собой блюда с фруктами и сыром и вино. Разговор шел самый светский, а лица у собеседников излучали такое спокойствие и взаимную симпатию, что Роману стало не по себе. Что-то должно было произойти. Но что? Рядом к щели приникла Ланка. Вообще-то подглядыванье претило прямой натуре таянки, но в последнее время все связанное с Рене волновало ее больше, чем следовало.
Странное уединение дяди с отцом Герики, которого та до смерти боялась, тревожило девушку. Разумеется, она не знала всего, но разлитое в воздухе напряжение, казалось, можно было потрогать руками. Принцесса, пытаясь успокоить бешено стучащее сердце, прикидывала, успеет ли она, случись что, метнуть кинжал в Михая. Должна успеть….
Собеседники меж тем закончили рассуждать о ловле трески на северном побережье Эланда и прелестях добычи китов, о которой Михай не имел никакого понятия, а также обсудили осеннюю охоту на горных быков, в которой Рене разбирался, как Академик в эльфийской магии. Два герцога любезно смотрели друг на друга, Роман механически отметил, что Рене почему-то вырядился в роскошный придворный костюм. Хотелось бы верить, что он догадался надеть под него кольчугу. Неприязнь эльфа к тарскийцу била через край, хотя до случая с Маритой она была необъяснима. Повелитель Тарски был вежлив и приветлив, но не навязчив. Он не пытался вынюхивать тайны, не спешил сделать свою дочь наследницей короны, неглупо рассуждал о будущем Благодатных земель и о роли, которую может в ней сыграть крепнущая Таяна в союзе с Эландом и Тарской. Баловался Запретной магией непонятного поисхождения? Но уж это-то либр грехом не считал…
По законам политики и здравого смысла Михаю следовало верить – без Таяны маленькое, затерявшееся на краю Последних гор государство было обречено на прозябание, а поскольку в жилах Михая не текла кровь Волингов[68], он навсегда остался бы изгоем среди династических семей. И все же… Чутье подсказывало Роману, что Михай – враг. Страшный, коварный, практически неуязвимый. История с девушкой лишь подтвердила его догадки. И вот теперь этот странный ночной тет-а- тет с Рене.
А адмирал рискует! Уединиться в крыле замка, куда неделями не заглядывают даже слуги, избрать единственным поверенным влюбленную девчонку. Да, эландец бесподобный фехтовальщик, но, когда имеешь дело с подлостью, шпаги мало. Тем не менее Роман решил позволить Рьего довести его план до конца. Не будет же тот всю ночь болтать о касатках и полосатиках! И действительно, адмирал сменил тему. Небрежно поигрывая своей черной цепью, странно выглядевшей на отороченном пышными кружевами камзоле, Рене заметил:
– Вы, кажется, не очень хорошо знали умершего кардинала?
– Да, вопросы религии меня не слишком занимают. Но вы, мой друг, задаете вопрос весьма странный для эландца, ведь в ваших скалах до сих пор в почете старые боги.
– Моя семья принадлежит к Церкви. По крайней мере, формально. А Иннокентий был моим другом с детства. Мне очень неприятно, что его убили.
– Вы полагаете, это убийство, но ведь Его Высокопреосвященство долго болел?
– Он болел всю жизнь, но мог бы пережить нас с вами, если бы ему это позволили. Вы, вероятно, удивитесь, если узнаете, что бедняга вел дневники и оставил их мне, с тем чтобы я прочел его записи или уничтожил в зависимости от обстоятельств его смерти.
– И вы?
– Разумеется, прочел. Там есть любопытные куски. И они, между прочим, касаются вас…
– Что же обо мне пишет покойный?
– Что вы человек умный, жестокий и коварный.
– Я этого и не отрицаю.
– Что вы ведете свою игру. Что вы не верите в Творца, но стараетесь показать другим, что весьма набожны…
