оставалась невозмутимой. Слегка переваливаясь, он отошел, испустив привычный хриплый рев: «На баке! За канатом смотреть!» Прошла неимоверно долгая для Рене четверть оры, «Созвездие», несмотря на все усиливающийся ветер, держался на якорях и не дрейфовал. Но рано или поздно поддается даже гномья работа! После очередного порыва корабль вздрогнул и рванулся вперед. С бака донесся мерзкий отрывистый лязг, и примчавшийся оттуда матрос, перекрывая рев бури, доложил об очевидном.
Корабль, точно обрадовавшись долгожданной свободе, резво понесся по ветру. Немедленно брошенный запасной якорь выдержал и того меньше. «Созвездие» ненадолго остановился, неистово дергаясь, и цепь лопнула, словно срезанная ножом.
Теперь совсем беспомощный без якорей и магической защиты корабль стремительно несся к проклятому белесому пятну. Не было произнесено ни слова, да и вряд ли что-то можно было услышать в издевательском реве бури, но все как-то сразу поняли и почувствовали неминуемость гибели, которая была много страшнее обычной смерти в океане. Отступившиеся от эландцев морские духи с бесстрастной жестокостью глядели на горстку обреченных моряков, затерянных среди высоких черно-свинцовых волн, которые, как стадо гончих вокруг загнанного зверя, прыгали вокруг обреченного корабля, валяя его с боку на бок и то и дело вкатываясь своими верхушками на палубу. Ужас застыл на обычно спокойных лицах маринеров, чьи глаза в какой-то безумной, исступленной надежде были устремлены на капитана.
Рене озирался, словно затравленный волк, но самообладания все еще не терял. Он точно прирос к мостику, лихорадочно выискивая возможность спасения людей и корабля. Выхода не было, да и не могло быть. Прошлый раз его спасло чудо, но другие погибли, и он поклялся себе никогда не приближаться к этому проклятому месту! И сунулся в самую преисподнюю, да еще и не один. То, что именно он стал убийцей всех этих людей, с отчаянной мольбой смотревших на него, было невыносимым. Единственное, что он мог сделать для них и для себя, – это приблизить неизбежное и чем-то занять их руки и головы в последние мгновения. И действовать нужно было немедленно, потому что отчаянье и тоска охватывали души. Гибель в открытом море не страшила бы маринера, если бы только не этот проклятый туман! Если бы корабль сидел на камнях или был бы переломлен гигантской волной! Если бы только в глаза смотрела честная смерть, а не эта слепая неизвестность!
Один из моряков, обычно веселый и смелый, вдруг громко вскрикнул, рассмеялся каким-то нехорошим, не похожим на его обычный добродушный хохот смехом и, нелепо размахивая руками, бросился к борту, вскочил на сетки и все с тем же диким выражением прыгнул в воду. Другой, тоже обезумевший, с диким воплем бросился за первым, но получил оплеуху от боцмана и, закрыв лицо, подвывая, рухнул ничком на мокрую палубу..
Те, кто был постарше, как-то совладали с собой и, обменявшись понимающими взглядами, стали по очереди спускаться вниз на жилую палубу и возвращаться переодетыми во все лучшее и чистое. Начался дождь, и текшие по некоторым лицам слезы были неотличимы от дождевых капель.
Молодой Этьен, всегда глядевший на Рене со скрытым обожанием, с перекошенным от ужаса лицом вдруг нехорошо осклабился и устремился к мостику, боцман рванулся следом, но корабль очередной раз тряхнуло, оторвавшийся бочонок покатился по палубе, и старый Теодор вынужденно подался назад. Этьен же пробирался вперед, ничего не видя, кроме Рене, и в карих глазах юноши восхищенная преданность уступила место ненависти.
– Будь ты проклят! – крик моряка услышали разве что ветер, море и тот, кому предназначалось проклятие. – Ты завел нас сюда! Ты и твоя ведьма! А теперь мы погибли! Будь ты трижды проклят! Старуха не зря сказала…
Рене рванул из-за пояса пистоль и выстрелил в упор. Юноша, не охнув, свалился у ног капитана, а тот громовым голосом, перекрывшим и ветер, и море, приказал ставить все паруса.
– Да поторапливайтесь, дорог каждый миг!
– Давай, песьи дети, два хвоста четыре уха! – радостно заорал Теодор, вновь становясь самим собой.
Матросы, охваченные неистовой надеждой, даже не попытались понять, зачем и кому это нужно. Не рассуждая, не думая, они бросились к мачтам. Выполняя приказ, они не смотрели по сторонам, торопясь отвязывать марселя и вязать рифы.
Корабль лихорадочно одевался парусами, продолжая нестись к страшному слепому пятну, на которое больше не глядел никто, кроме капитана. Рука Рене почему-то потянулась к шпаге – прощальному подарку Рамиэрля. Наверное, встречать смерть с оружием в руках было у Арроев в крови, потому что ничем иным объяснить необоримое желание ощутить в руке эфес было нельзя. Почти все паруса были поставлены, когда прямо перед фигурой вздыбившейся рыси поднялась чудовищная волна, но не воды, а чего-то похожего и не похожего на туман, грязно-белая и плотная, как предвесенний снег. Рене молча стиснул зубы, и в следующую секунду белесая мгла поглотила корабль.
Глава 46
В моих ушах еще стоял страшный крик гибнущей рыси, а меня уже тащило куда-то, и не было силы, которая могла бы остановить это движение. Я летела вниз и вниз, земля подо мной разверзлась, и я оказалась в какой-то узкой трубе с радужными стенами. Я проваливалась в пустоту, чувствуя касание этих стен, блестящих и гладких, словно бы стеклянных. Впрочем, даже будь они из гранита, это ничего не изменило бы – мои руки были вытянуты над головой, бедра касались стен туннеля, движение становилось все быстрее и быстрее. Я не могла ничего предпринять, разве что закинуть вверх голову и смотреть на стремительно уменьшающееся черное пятно – отверстие, в которое я провалилась. Оно сжималось, превращаясь в темную точку, казавшуюся на фоне ярких, меняющих свет стен звездой… Темной звездой! Потом погасла и она, и семицветный змей окончательно поглотил меня.
Не знаю почему, но я не догадалась закрыть глаза, и чудовищная пляска цвета выжигала ум и память. Исчезали и недавние воспоминания, и страхи, и туманные детские впечатления. Лица, звуки, жесты, ощущения боли и наслаждения – все вымывалось мерцающим потоком, а тонкий омерзительный свист на пределе человеческого восприятия сводил с ума.
Бравурное безумие поглощало меня, и вскоре в моей бедной голове осталась только одна мысль. Рене! Я жива. Он тоже жив. Я должна вернуться к нему! Я должна его найти! Я вернусь, вернусь, вернусь…
Свист неожиданно прекратился, пульсирующие стены расступились и погасли. Падение продолжалось, но на смену семи цветам – если я выпутаюсь, клянусь носить только черное и белое – пришла благословенная тьма, прерываемая редкими сполохами. Затем огней и огоньков стало больше, они сходились и расходились, принимая самые прихотливые очертания.
Все вместе напоминало старинные астрологические карты, когда звезды соединяют золотым пунктиром в прихотливые рисунки. Где, когда я видела нечто подобное?! Не помню! Но именно эти очертания были мне неизвестны.
