вы спрашиваете?
– Хотел понять, когда бредил, а когда нет… Странно, я ни боли не чувствую, ни холода. Неужели от царки?
Светлые кудри молодого короля потемнели и прилипли к высокому лбу, губы запеклись и потрескались, а глаза, раньше веселые и ласковые, обжигали зимним холодом. Рауль шел справа от кузена чуть сзади, но Филипп Тагэре о нем не думал. Его занимали пленники, сгрудившиеся на краю поля под охраной эльтских стрелков. Филипп молча обошел понурых сигноров, подолгу задерживая взгляд на каждом, и мало у кого хватало сил выдержать этот взгляд. Некоторые порывались что-то сказать, но Тагэре останавливал их презрительным жестом и шел дальше. За владетельными сигнорами стояли командиры наемников и прочая мелкая сошка, но она победителя не интересовала. Такие всегда были и всегда будут…. Пусть выкупают себя из плена или… переходят на службу к тому, кто сильней. Наемники – они и есть наемники, а пришедшие под знамена своего сигнора крестьяне и вовсе ни при чем, кроме доверенных слуг, разумеется, но с блюдолизами мы еще разберемся.
– Гастон… – Румяный нобиль подбежал немедля. – Этих возьмешь на себя.
Гастон согласно кивнул.
– Разберешься с ними, но не сегодня. А сейчас мне нужен палач. А лучше три…
– Здесь? – в небольших глазках нового виконта Иданнэ мелькнуло недоумение.
– Здесь, – ледяным тоном подтвердил Филипп, – и немедленно. Тарж большой город, там должна быть и стража, и палачи.
– Но…
– Тебя не спрашивают. Исполняй…
Гастон убежал, а Филипп молча подошел к стволу не пережившего зимние бури дуба и, так и не сказав ни слова, сел, глядя прямо перед собой. Месяц Агнца известен непостоянством. Еще ночью бушевала метель, а сейчас солнце печет совсем по-весеннему, небо синее до неистовства, а на блестящих красных прутьях, которыми поросли берега ручья, где воины поят коней, чуть ли не на глазах раскрываются серебристые пушистые шарики.
Филипп ждал. Рауль немного подумал и присел рядом с королем. Граф ре Фло понимал, что задумал кузен. Око за око. Голову за голову. Зимой плакали женщины Тагэре, весна принесла слезы женам Лумэнов. Все правильно, но ни Шарля с Эдмоном, ни отца это не вернет. А Агнеса со своим щенком, которого она искупала в крови, удрала. Батар ушел умело, заплатив за свою жизнь чужими. Зимой слишком многие решили, что с Тагэре покончено, и бросились в объятия Лумэнов. Не повезло, но не его, Рауля ре Фло, дело жалеть тех, кто спутался с убийцами, против которых любые средства хороши. Это же он повторял себе, когда после битвы смотрел на развороченный лагерь, в первый раз в жизни соглашаясь с тем, что объявившие порох адским зельем клирики были не так уж и не правы. Разорванные на куски, обезображенные, обожженные трупы людей и лошадей, умирающие, которым не помог бы и святой Эрасти, удушливая, кислая вонь, исходящая из двух обугленных ям… Отчего-то больше всего запомнился мертвый фронтерец в ярко-желтых шароварах. То, что было выше пояса, куда-то делось, вытекшая кровь уже начинала густеть, а на дорогом солнечном сукне сидела, расправив крылышки, первая весенняя бабочка. Он долго этого не забудет, но такова цена победы. Если бы не Анри Мальвани и его безымянный помощник, они с Филиппом вряд ли сидели бы здесь и ждали, пока из соседнего городка привезут палачей… Мазилы рисуют победу в виде прекрасной девы, венчающей победителей гвоздиками, а на деле она ходит в маске палача и оставляет кровавые следы…
Когда все закончится, нужно навестить Эстелу, может быть, она придет в себя. Филипп – король, как она и хотела… Он не видел Эсту почти год, неужели она даже теперь не простила? Или, наоборот, обвиняет себя во всем, ведь Шарло не хотел короны. Она так и не поняла, что Шарль Тагэре заявил о своих правах не потому, что на него насели жена и тесть с племянником, а потому, что Пьер, вернее те, кто правил его именем, губили Арцию. Это был его выбор, и герцог отнюдь не искал смерти, как болтали некоторые. Он ее не боялся, но и не искал, просто выполнял то, что считал своим долгом.
Но разве это объяснишь женщине, которая сначала казнила других, а теперь себя, да если б только себя! Хорошо бы увезти Эсту с детьми во Фло, но там Делия, а этим двоим под одной кровлей не жить… Что ж, он попробует забрать мальчишек. Жоффруа нужна мужская рука, а Сандеру… Бедняге где угодно будет лучше, чем дома. Рауль обычно не задумывался над тем, что его не касалось, но то, как в общем-то добрая и справедливая Эстела относилась к сыну-калеке, пугало. Ладно, Изо и Жаклин девочки славные, сына Шарло они не обидят. Даже если Эста будет против, он малыша все равно увезет… Малыша? Забавно, он думает об Эстеле как о сестре, а о ее младших детях как о племянниках, а на деле-то они ему кузены…
– Рауль, – король внимательно вглядывался вдаль, – похоже, едут!
Гастон Иданнэ не оплошал. В Тарже действительно был палач, правда один. Зато у него имелся ученик и помощник, намеревавшийся после Светлого Рассвета отправиться в соседний городок Фортальзу и зажить своим мастерством. Заплечных дел мастера, узнав о предстоящей работе, для порядка посетовали на то, что не знали заранее, но собрались споро. Рауль с невольной дрожью (что поделать, страх перед змеями и палачами ведом даже воинам) оглядел две закутанных в красное фигуры, сидевшие на передке чистенькой тележки, запряженной жизнерадостным пегим мерином.
Король молча смотрел на подъезжающих, и Рауль в который раз подивился сходству отца и сына. Только никогда в глазах Шарло Тагэре не было такого холода. Впрочем, ему не довелось в один день потерять отца и брата, не считая других родичей и друзей. Повозка остановилась в трех десятках ланов, и люди в красном, довольно ловко спрыгнув на землю, замерли в почтительном ожидании. Король махнул рукой, и палачи подошли поближе.
– Вам доводилось казнить топором? – Голубые и холодные, как вечерний лед, глаза остановились на том, кто был пониже, но пошире в плечах, угадав в нем мастера.
– Мне – да, – согласно наклонил голову палач, – хоть и нечасто. А ему, – кивок в сторону помощника, – нет. Головы ведь нобилям рубят, а у нас все больше простолюдины.
– Справитесь.
Король не спрашивал, но палач счел свои долгом ответить:
